Каждое стихотворение, состоящие из 5 строф, таит в себе мини историю. Это может быть маленький роман о влюбленных или природные явления, пронизанные чувствами. Часто стихотворение является выплеском чувств и эмоций, порой сиюминутных. А иногда наоборот, стихотворение содержит в себе содержание того, что происходило в душе автора много лет назад, и, по какой-то причине произошел выплеск памяти. Часто и о любви автор пишет не о той, что происходит в данный момент времени, а о той далекой и давно забытой, но очень дорогой. И вот настал ее момент появится в стихах. Что еще. Автор постоянно скрывает имена героев, надо сказать не каждый человек может выдержать простое посвящение. Для этого нужны особые нервы, можно сказать, закаленные. Есть стихи, которые написаны сразу и навсегда, чаще каждое стихотворение периодически подвергается авторским правкам. Вот и в данном случает, многие стихи, содержащие по 6 или 7 строф, были уменьшены автором до 5 строф. Почему? Есть строфы, которые важны для данной темы стихотворения, а есть строфы проходные. То есть читателю поданы стихи в избранном виде…
Пушкин. Стихи еле видно в рекламе,
каждая строчка керамики бег,
мне б бутыли довести хоть на ламе,
рушит поэзию вспыльчивый век.
Не прочитать, иль почти невозможно,
вновь от рекламы слетают стихи.
Их с телефона читать очень сложно,
строчки рекламы быстры и лихи.
Пушкин задумчив в своем постаменте,
тихо, спокойно взирает на мир.
Рядом читают на память, что можно,
в душах людей много пушкинских лир.
Звуки романсов пронзают пространство.
Громко звучит и заученный текст,
Только немного звучит романс странно,
слышится в звуках забытый уж век.
Вновь пролистала стихи сквозь рекламу,
«Тучи» немного читаются вслух,
кончен концерт, и прочитаны главы.
Я промолчала. Ведущий был глух.
Прошу не забыть санаторий,
который приветливо встретит,
легко путь к здоровью проторит,
Славутич в историю метит.
В какую историю спросишь?
Пройдите 'Озон' и 'Вихри',
и сразу лет двадцать ты сбросишь,
в массажном лишь кресле не спите.
Еще я хочу вам заметить:
в столовой все бело, все классно.
Бассейны нельзя не отметить:
они все по высшему классу.
Ох, как не отметить дорожки
из мягкого, чистого камня,
бег сумок по ним словно дрожки
выводят прощальные гаммы.
А небо опять изменилось,
и тучки темнеют угрюмо,
еще чуть, ну чуть – прояснилось.
Поднять за Славутич всем рюмки!
Гористо-прелестные виды,
как будто дендрарий на воле.
Кто здесь кипарисы не видел,
Иль чайку над морем на волнах.
Над морем – огромное небо,
и Алуште – волшебное море,
и кто только здесь уже не был,
но каждый вдаль моря и сморит.
Здесь словно иное созвездье
домов, что сбегают по кручам.
Любые людские поездки
Всегда по Алуште всех круче.
Пленительно, вольно, волшебно,
чудесно в Алуште весной.
Цветы распускаются щедро,
и горы встают стороной.
Гористо-прелестные виды,
как будто дендрарий на воле.
Кто здесь кипарисы не видел,
Иль чайку над морем на волнах.
Ясный день, мороз и солнце
открывают в зиму дверь.
На пруду из льдинок кольца,
на земле листва теперь.
Рубят сосны лесорубы,
чистят лес перед зимой,
и стволы лежат как трубы,
лесорубом холод – зной.
Песики бегут в одежках,
лапки дергают слегка.
Псы идут спокойно стежкой,
им тепло наверняка.
Детки спят в своих колясках,
и не слышно детский плач,
воздух чист, мороза пляски
не разбудят за калач.
По лесу идут, гуляют
все, кому еще не лень.
Белки к соснам убегают,
а под снегом дремлет пень.
Гусли, Новгород, дорога,
древних изб блестят пороги,
здесь Садко наверняка
гнал телегу, лошадь, ноги.
С кем он дрался и за что,
где летал звон колоколен?
Бересту читал почто?
Был судьбой своей доволен.
Крепкий парень был Садко,
сквозь века прошли и гусли.
Не пробил тот щит никто,
о нем шли сказанья устно.
Царь морской его топил,
танцевал под гусли долго.
А Садко воды отпил,
и купцом стал ненадолго.
Древних стен белеют своды
сквозь века и непогоды,
в теплый день или зимой.
Осень встретили с тобой.
Чувство управляет человеком,
этикет скандалит, но внутри.
Вот идет красавец, быть бы веку,
он проходит рядом: раз, два, три.
Чувствую идет с душой на вылет,
он готов был трепетно любить,
но судей людских он не осилит.
Слухи. Разговоры. Все забыть.
Так проходят трепетно недели,
он пройдет, не дрогнет даже бровь.
Явно, что давно мы не любили,
очень мы боимся чувства новь.
Но внезапно чувства встрепенулись,
отскочили импульсы волны,
словно юность к нам опять вернулась,
сердце билось рыбкой без воды.
Волга встрепенулась чистой гладью,
словно кожа тянет за собой,
как ту кожу хочется погладить!
Нет, красавец! Чувствам всем отбой!
Стекают капли с сосен, замолкая
на окончанье веток и ствола.
А дождь идет, питье земле давая.
Но птицы не щебечут, есть дела.
А за окном одни грачи летают,
вытаскивая мусор весь на свет.
Грачи людей прекрасно понимают,
они всегда здесь были. Люди – нет.
И только зелень распускает косы,
листочки развернулись под дождем.
Еще чуть-чуть начнутся здесь покосы,
а мы тепла и солнца подождем.
Один лишь дождь отчаянно струится.
Привыкли к интернету, нет сети,
так можно одиночества добиться.
И солнышку не скажешь: «посвети».
Порой из критики и ярого молчанья,
соседи вдруг становятся враги.
А за окном одни грачи кричали,
но ты свой мир и в дождь побереги.
Игуменка, дендрарий, Волга,
пансионат среди полей,
что поймою зовутся, полно,
водичку местную налей.
От нее польза для желудка,
или привет от докторов.
Среди истории голубка
с грачом гуляет средь котов.
Прекрасно мирное соседство,
животный мир среди листвы,
здесь лечат все, и даже сердце
забьется лучше в день весны.
И легкие вздохнут свободно,
расправив крылья. Воздух – плен.
А ингаляция упорно
здесь лечит бронхи, был в них тлен.
А можно полечить колени,
ладони в воске завернуть,
исчезнут в миг остатки лени,
и полечившись, снова в путь.
Холод. Ветер. Волга. Ель.
Небо удивляет:
облака плывут на мель,
солнце замедляет.
Редкий вид со всех сторон:
кустики, березки.
Ель не просто, ель-барон,
шишки словно слезки.
А сосна? Нет, не одна,
целые аллеи.
Вековая здесь сосна,
небо сквозь белеет.
Дождик, солнце и тепло,
а бывает холод.
Много волн здесь утекло,
путь у Волги долог.
Руки можно опустить,
подержав их в Волге.
Теплоход не пропустить,
путь туристов долгий.
Едва все снега отошли незаметно,
трава зеленела вдали,
и солнце слепило глаза несусветно,
шахтер про себя говорил.
Красавец шахтер ехал рядом в вагоне,
модерный попался вагон,
и шторки серели из саржи в погоне,
чтоб спрятать шинель и погон.
Любил Воркуту, жену, шахту, поездки -
мужчина напротив сидел.
Жена у него была явно прелестна.
Уехал. На все есть предел.
Откуда он ехал? Что в тундре оставил?
Он третьи был сутки в пути.
Закрыл за собой воркутинские ставни,
