Май бушевал вовсю. Бушевал солнцем, небом, красками и запахами. Отцвела черемуха со своими холодами, и во-вот грозила распуститься сирень. Вишни стояли, окутанные белым кружевом цветов так, что даже не видно было листвы – одно сплошное белое облако. А в высокой после недавних дождей траве желтели мясистые наглые одуванчики.
На городских клумбах и в палисадниках частного сектора цвели поздние нарциссы и тюльпаны всевозможных сортов и расцветок: от высокомерных махровых голландцев до простецких красных и желтых «дворняжек» без роду-племени.
Уставшие от серо-белого зимнего однообразия люди с восторгом любовались всей этой красотой, радостно вдыхали пьянящие ароматы и радостно подставляли лица ласковому, теплому, пока еще не палящему солнышку.
Весна! Май! А впереди еще целых три месяца лета. Как тут не радоваться жизни? Как не улыбаться беззаботно – просто так, без причины? И жители этого города и радовались, и улыбались. Почти все…
Двадцать пятого мая, в чудесный солнечный денек Катя Соловьева, семнадцатилетняя девушка, ученица одиннадцатого класса пятой общеобразовательной школы и седьмого класса школы музыкальной, сидела на скамейке городского парка и горько плакала.
Ей не было никакого дела до солнца, неба, одуванчиков и прочих лютиков. Она небрежно бросила на скамейку потрепанную папку, в какой обычно носят ноты, сдвинула на лоб очки с толстыми стеклами, закрыла руками лицо и плакала.
Она пыталась понять, когда же в ее жизни все пошло наперекосяк, а, главное, как ей теперь жить дальше и что делать? И ведь как чудесно все начиналось…
Катя была единственным и горячо любимым ребенком своих родителей. Она родилась незадолго до распада великой страны, и ее детство пришлось на непростые 90-е годы двадцатого века. И, несмотря на это, ее детские годы были безоблачными и совершенно счастливыми. Родители оберегали дочку от малейших волнений и делали все, чтобы она никогда и ни в чем не нуждалась.
Ее папа, Юрий Иванович, вовремя сумел просчитать ситуацию и уволился из медленно умирающего НИИ, где трудился много лет научным сотрудником. Он перешел на фармацевтический комбинат, развивавшийся тогда огромными темпами. Последнее было неудивительно – лекарства нужны всем и во все времена, к тому же в это время на место прежнего директора, больного и уставшего семидесятилетнего человека пришел новый – молодой, умный, смелый, энергичный. Он быстро навел порядок: перетряхнул кадры, вместо стареньких бабушек посадил на проходной мрачных бритоголовых парней. Не побоялся набрать кредитов для закупки новейшего оборудования. Но самое главное – он не воровал. И пресекал воровство на любом уровне, от своих заместителей до последней лаборантки.
Естественно, толковый и кристально честный Юрий Иванович пришелся на комбинате ко двору, быстро зашагал по карьерной лестнице и уже через пять лет из простого инженера дорос до начальника цеха.
Марина Николаевна, его жена и мама Кати, была на шесть лет моложе мужа, но рядом с ним всегда выглядела хрупкой молоденькой девочкой: невысокая, худенькая, с горящими каким-то детским восторгом глазами. Она просто обожала удивляться всему новому и всегда была готова рассмеяться хорошей шутке. Она никогда не повышала голос и не сердилась по пустякам.
А еще она была очень красивой и невероятно женственной: длинные темно-каштановые волосы, всегда уложенные в красивую прическу, легкий аккуратный макияж, подчеркивающий благородные черты лица, идеальная осанка и изящные руки пианистки.
Марина Николаевна работала учителем музыки в общеобразовательной школе. Правда, не в той, где училась Катя, а в соседнем районе. Работу свою она любила, говорила, что учит детей ценить прекрасное и ее внешний облик не должен вступать в противоречие с той музыкой, которую она предлагает слушать своим ученикам.
Именно мама первой заметила, что маленькая Катя обладает прекрасными способностями к музыке – отличным слухом и чистым, звонким голосом.
– Ты, дочка, петь начала раньше, чем говорить, – смеясь, рассказывала она подросшей Кате, и это вовсе не было шуткой.
Связными, распространенными предложениями Катя, как и большинство детей, начала изъясняться примерно года в два, но еще раньше она, играя с куклами, напевала – и очень точно – мелодии, которые играла для нее на фортепиано мама или которые она слышала на магнитофонных записях.
Уже через несколько лет, в старшей группе детского сада, она поняла, что петь любит больше всего на свете. И это было уже ее личное воспоминание.
– Я стану певицей! – заявила она родителям, а они погладили дочку по голове и засмеялись:
– Ну, конечно, будешь, раз так сильно этого хочешь!..
Катя хотела. Очень хотела. Она даже играла исключительно «в певицу»: рассаживала своих кукол рядком на диване и устраивала для них концерт, исполняя весь свой репертуар. Иногда девочке особенно везло. У родителей не было срочных дел или в гости приходили папины родственники – естественно, они тут же становились зрителями и внимали выступлению юной певицы.
Многие Катины ровесники не любили семейные торжества из-за традиции заставлять детей «выступать» перед друзьями и родственниками. В этих случаях, независимо от желания или настроения, любимое чадо водружалось на табуретку или стул для чтения стихов или пения. Ребенок, красный от смущения невнятно что-то бормотал про Дедушку Мороза или, напротив, про Первомай – в зависимости от ситуации, а потом убегал в свою комнату или забивался в самый дальний угол, лишь бы не вызвали на бис.
Катя никогда этого не понимала. Столько зрителей – живых, не кукол или мишек! – все сидят тихо, все слушают, никто никуда не спешит – что еще нужно? Хоть весь вечер пой! Тем более, что в этих случаях у Кати еще и аккомпаниатор был – мама. Зачем же убегать? Тут ситуацией пользоваться надо, до следующего праздника еще далеко! И едва взрослые уносили грязную посуду на кухню, накрывая стол к чаю, она подходила к маме и решительно дергала ее за руку:
– Мама, а когда я буду петь? – мама весело смеялась, бросала все и садилась за инструмент, а папа, дурачась, громко объявлял:
– Выступает… Народная артистка Коми-Пермяцкого и Ямало-Ненецкого округа… Республики Татарстан-Башкортостан… Узбекской СССР… Соловьева Екатерина!..
Из всей этой пафосной речи Катя понимала только про «выступает» и про «артистку». Это главное. Сейчас она будет петь!..
