Ему все дала советская власть
Мой отец Николай Афанасьевич Зорин родился 26 августа 1904 года в старинном верхневолжском городе Молога (Ярославской губернии), который в 1930-е годы исчез с лица земли, затопленный водами первых ГЭС Волжского каскада. Город этот, как и многие обжитые места и деревни серединной России, захлестнул вал индустриализации и строительства гидроэлектростанций. Воды Волги затопили огромные территории со всем, что на них находилось. По странной и страшной судьбе, отец мой, гидротехник, специалист в области проектирования и эксплуатации воднотранспортных путей и гидротехнических сооружений, получивший в конце жизни первым в стране звание заслуженного мелиоратора СССР (1965 год), был причастен к созданию на севере европейской части страны «Русской Атлантиды» и, в частности, к уничтожению своей «малой родины» – города Мологи.
Кажется, в 1966 году оформлял отец бумаги для персональной пенсии и попросил меня отпечатать на машинке его автобиографию. Я с удивлением спросила: «А что это за город – Молога?» Ему явно не хотелось давать объяснений, а у меня не было времени на расспросы. Вернуть бы теперь те дни, когда в суете своих дел так и не удосужилась поговорить с отцом о его жизни.
Он ушел рано – в феврале 1969 года ему было всего 64 года. Ушел совершенно неожиданно для всех родных и друзей. В декабре 1966 года он вышел на пенсию. Вроде бы ожидала его спокойная жизнь. Наконец-то он мог прочитать все те тома русской классической литературы (Толстого, Гончарова, Достоевского, Салтыкова-Щедрина и других наших великих писателей), которые собирал всю жизнь, приговаривая: «Вот выйду на пенсию, и все прочитаю…» Но не случилось. В январе 1969 года уехал в санаторий под Москвой (для номенклатурных работников). Не звонил (не было тогда мобильников), но несколько писем, очень мне дорогих, написал. В санаторий членов семьи не пускали из-за очередной эпидемии гриппа. И вдруг кто-то из врачей позвонил маме и сказал: «Ваш муж в тяжелом состоянии. Инсульт».
Когда я к нему приехала, он никого не узнавал, да и сам был неузнаваем. Лежал маленький исхудавший человечек, все время сучил ногами (потом мне кто-то сказал, что это верный признак близкого конца) и говорил как в бреду, видимо принимая меня за свою младшую сестру Антонину: «Тонька, по грибы надо в лес, по грибы, зимой ведь с голоду помрем…» Острая жалость пронзила сердце. Не было в том санатории никакой реанимации, помощь была оказана неквалифицированно. Умер он ночью, один. Родных рядом не было. Нам не разрешили там находиться.
И теперь, когда я сама много старше отца, приходит отчаянное покаяние. И растет и не находит выхода желание поговорить с ним, узнать, как ему жилось в эти чудовищно трудные годы.
В сущности, отца я знала мало и уж совсем не знала его корней, его предков, от кого получил он свой характер, твердый и вспыльчивый, ум пытливый, но в чем-то консервативный, натуру деятельную и открытую для людей, для друзей, которых у него всегда было очень много. Пытаюсь угадать прошлое, что-то припомнить, что-то увидеть его глазами.
Особого достатка в семье Зориных не было. Афанасий Саввич, по бабушкиным рассказам, не был, что называется, «коренником» в семье. Поначалу, по-видимому, он занимался крестьянским трудом с родителями в селе Станово, близ города Мологи. Потом подался на реку, на пароходы и работал там официантом и бухгалтером. Больших денег домой не приносил. Но дети учились в приходской школе, хотя им и пришлось рано начать работать.
Николай, отличавшийся уже в детстве смекалкой и трудолюбием, в двенадцать лет пошел матросом на речные баржи. Шла война. Голод добрался и до семьи Зориных. Отец, помню, рассказывал, как сообразил еще мальчишкой прихватывать из Астрахани мешочек-другой соли. На нее можно было менять продукты. Семье выходила большая подмога. Во времена НЭПа жизнь немного наладилась. Поехал учиться в Рыбинский речной техникум. Успешно закончил его в 1927 году и стал работать техником на строительстве судоходных плотин на Москве-реке.
