Р-410 была мобильной передвижной радиостанцией, стояла на площадке радиусом сто метров. Представляла собой несколько вагончиков, дизельную, и четыре мачты с тарелками – высотой метров двадцать. Две тарелки смотрели на юг, и в их векторе располагалась 177-я мехколонна. По поверью, все жители колонны думали, что тарелки излучают опасную для здоровья радиацию. И доказывать им безопасность радиоволн – было занятием бесполезным.
Негласная война между радистами, которых на точке проживало четверо, и мехколонной, коих было человек двести, – продолжалась всю дорогу. И заключалась в подлянках со стороны колонистов в основном. То собаку нашу застрелят на шапку, то еще что-нибудь нехорошее сделают.
У матери была лайка, с роскошной шерстью цвета бурого медведя. И многие охотники очень хотели бы заиметь такую шкуру, поэтому мама Мотьке выстригала на спине полосы, под ездовую, и приговаривала – «хрена им, а не шапку».
В школе, когда все узнали, что новенький – радист, началась травля. Меня каждый день поджидали после уроков, и так как до автобуса было еще целых сорок минут – то времени у них поглумиться было предостаточно. Учителя все это видели – изодранная одежда, синяки и кровь объяснялись просто – он у вас хулиган! Сами же учителя были из мехколонны, и шанс отомстить радистам за облучение был заманчивым. Мне кажется, они и сами были не прочь меня попинать после школы, но в силу возраста это было как минимум не солидно. «Прописка» подзатянулась – обычно новенького в класс прописывали за день-два, давали после уроков люлей, и отставали. В моем же случае интерес одноклассников подогревался негласным одобрением родителей и полной безнаказанностью, прописка затянулась надолго.
Каждый день, после школы, я выходил один против толпы, меня валили с ног и били, пока не выдыхались. Били жестоко, долго и до крови.
В этот день был сильный мороз, – меня свалили и ударили ногой по голове – я потерял сознание. Очнувшись, увидел, как мои враги играют в футбол ботинком – это был мой ботинок. Ногу нестерпимо жгло от колючего и жесткого холода. Я пытался отобрать у них этот мяч, но они его перекидывали друг другу. От чего игра становилась еще интереснее – отстали только когда посигналил автобус.
Даже в безнадежности есть надежда. Его звали Виктор Эйсфильд. Появился в моей жизни ниоткуда, и так же внезапно исчез. До сих пор кажется, что его никто кроме меня не видел. Пацаны побежали занимать места, а я сидел в снегу и ревел от бессильной злобы. Слезы, смешанные с кровью и соплями падали в снег. Я ненавидел этот снег, я выплевывал этот север с привкусом соли.
Все, чему я научился на улицах Москвы – здесь было шалостью. Надо было начинать все с нуля и больше. Витя Эйсфильд, это он принес мне ботинок. Этого паренька почему-то боялись все, и уважали.
– Знаешь почему они это делают? – он склонился надо мной, плачущим и жалким.
Я крикнул что-то вроде – «отстаньте от меня все!» Он молча пнул меня по голой ноге и тихо сказал, – успокойся.
Ногу я не почувствовал, это был признак обморожения. Он натер ее снегом, надел ботинок, помог дойти до автобуса и сел рядом со мной. Одноклассники кидали в нашу сторону удивленные взгляды, но говорить что-то в мой адрес не решались – авторитет Эйсфильда был абсолютным.
Он мне сказал, – «ты из Москвы, москвичей здесь не любят. Это первое, но не самое важное. Важное то, что ты на точке живешь, а это значит, что вы нас облучаете. Лично я в эту чушь не верю, но им это не докажешь. Впрягаться за тебя я не буду, здесь другие законы, – ты должен сам им доказать. Как только они почувствуют твою силу и злость – отстанут».
– Тебе-то что до этого, зачем мне помогаешь?
– У меня свой интерес, это давние счеты с Лосевым. Ты должен его свалить, первым, желательно с увечьем. Они навалятся на тебя, но ты должен видеть перед глазами только его. Не обращай ни на кого внимание, с ними ты потом рассчитаешься, твоя цель – это Лось. Если все сделаешь как я скажу, – освободишься, и они отстанут…
Так Витя вывел меня на арену против здоровенного детины, по кличке Лось. Он давно его победил, но с тех пор не упускал случая, чтобы как-то зацепить Лосева. Несколько дней я с обморожением провел дома, обдумывая дерзкий план своего спасения. Впервые за долгое время я хотел скорее в школу. Впервые у меня не было тяжести в душе, когда я просыпался. Мысли были ясные, настроение появилось – меня гнал вперед азарт.
На кураже и адреналине я кое-как досидел до последнего урока. Раздался звонок – Лось привычно повернулся в мою сторону, чтобы видели друзья, – и недвусмысленным жестом постучал себе кулаком по челюсти. Я впервые не отвел взгляд, а наоборот – подмигнул ему. Сконфузился. Из школы специально вышел последним, и направился в сторону ожидающих меня.
– Смотрите, Москва несет домой оценки! Давайте спросим…
Слова его растворились, как рафинад в чае, и эта застывшая, удивленная улыбка – всё, что я сейчас видел.
Слова Эйсфильда звучат в моих ушах, и я ускоряя шаг направился в толпу. Сбросил с себя портфель и уже почти на бегу врезался в растерявшихся пацанов. Лось от неожиданности не смог меня правильно принять и упал.
Я оказался сверху и со всей силы ударил его головой по лицу, что-то подо мной хрустнуло, и я резко поднял голову и повторил удар. В лицо мне брызнули горячие капли. Сверху меня уже вовсю пинали и пытались оттащить, но я вцепился в жертву как обезумевшая от крови бойцовская собака.
В какой-то момент давление надо мной ослабло, все исчезали один за одним, а я продолжал бить не оборачиваясь, Витя за шарф меня тащил по снегу – а я все никак не мог понять, что происходит. Оказывается, он вмешался в тот момент, когда Лось потерял сознание. Я лбом сломал ему нос и лицевую кость, а Витя Эйсфильд взял на себя еще пару человек – остальные просто сбежали.
– А у тебя крепкий лоб, – улыбнулся он.
Я был весь в крови, в крови того, кого ненавидел каждой клеточкой своего сознания. Сказать я ничего не мог, – лишь тяжело дышал и улыбался, вернее это была не улыбка, это был оскал того, кто во мне проснулся.
