Однажды у меня была мама.
Она научила меня добывать нити из коконов шелкопрядов, которых мы растили на тутовых деревьях в нашем саду, и сматывать их в пряжу. Мама терпеливо промывала тысячи коконов, а затем мы наматывали тонкие нити на деревянные катушки. Заметив, как я ловко пряду своими крошечными пальцами шелк, словно лучи лунного света, она уговорила папу взять меня в подмастерья.
– Запоминай уроки отца, – сказала мне мама, когда он дал свое согласие. – Он лучший портной в Гансуне, и если будешь усердно учиться, однажды и ты станешь лучшей в своем деле.
– Да, мама, – послушно ответила я.
Пожалуй, если бы она тогда сказала, что девушки не могут быть портными, моя история сложилась бы иначе. Но увы.
Пока мама растила моих братьев – храброго Финлея, вдумчивого Сэндо и непоседливого Кетона, – папа учил меня резать, штопать и вышивать. Он натренировал меня видеть за рамками простых форм и линий, манипулировать тенями и уравновешивать красоту структурой. Заставлял меня работать со всеми видами ткани, от грубого хлопка до роскошных шелков, чтобы я достигла мастерства и могла отличить их на ощупь. Если я пропускала хоть один стежок, папа приказывал начинать все сначала, и на своих ошибках я научилась разнице между хорошо сидящим и неподходящим нарядом. Что дырку, сделанную по неосторожности, можно зашить, но ткань не восстановить.
Без папиного обучения я бы никогда не стала императорским портным. Но именно мамина вера придала мне сил, чтобы я хотя бы попыталась испытать удачу.
По вечерам, когда наша лавочка закрывалась, мама втирала мазь в мои онемевшие пальцы.
– Папа слишком тебя нагружает.
– Я не против. Мне нравится шить.
Она приподняла мое лицо за подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза. Что бы она там ни увидела, это вызвало у нее вздох.
– Ты и вправду вся в отца. Ладно, но запомни: портняжное дело не только ремесло, но и искусство. Сядь у окна, ощути свет, понаблюдай за облаками и птицами. – Мама замолчала, глядя за мое плечо на выкройки, которые я вырезала весь день. – И не забывай получать от этого удовольствие, Майя. Сшей что-нибудь и для себя.
– Но мне ничего не нужно.
Мама задумчиво наклонила голову. Поменяв догоревшие благовонные палочки у нашего семейного алтаря, взяла одну из трех статуэток Аманы, стоявших в ряд. Вырезали их без особой филигранности, лица и платья выгорели на солнце.
– Почему бы тебе не сшить три платья для нашей богини-матери?
У меня округлились глаза.
– Мама, я не могу! Они должны быть…
– …Самыми прекрасными платьями в мире, – закончила она за меня. Затем взъерошила мне волосы и чмокнула в лоб. – Я помогу тебе. Мы придумаем их вместе.
Я уткнулась лицом в ее грудь и так крепко обняла, что у нее из горла вырвался звонкий смешок, подобный мягким звукам цимбал.
Я бы все отдала, чтобы снова услышать этот смех. Чтобы увидеть маму еще раз, коснуться ее лица и расчесать пальцами копну черных волос, которые волнами упали бы ей на спину. Помнится, как бы я ни старалась, мне никогда не удавалось соткать шелк столь мягкий, как ее волосы. Еще я помню, что в детстве думала, будто веснушки на ее щеках и руках – это звезды. Мы с Кетоном сидели у мамы на коленях, и пока я пыталась их посчитать, он пытался их стереть.
А какие мама рассказывала нам истории! Это она мечтала уехать из Гансуня, чтобы жить у моря. Мама рассказывала нам сказки, которые передавались в ее семье из поколения в поколение, – о бесстрашных моряках, морских драконах и золотой рыбке, исполнявшей желания, – сказки, которые Сэндо впитывал, как губка.
Мама верила в фей и призраков, в демонов и богов. Она научила меня шить амулеты для странников, вырезать бумажную одежду, которую сжигали в знак уважения к предкам, рисовать знаки, оберегающие от злых духов. Но больше, чем во все остальное, она верила в судьбу.
– Кетон говорит, что мне не суждено стать портным, как папа, – хныкала я, расплакавшись из-за жестоких слов брата. – Он говорит, что девочки могут быть только швеями, и если работать слишком много, у меня никогда не будет друзей, и ни один мальчик не захочет на мне…
– Не слушай своего брата, – перебила мама. – Он не понимает, какой у тебя дар, Майя. Пока нет. – Она вытерла мои слезы краем рукава. – Важно другое: ты сама хочешь стать портнихой?
– Да, – пропищала я. – Больше всего на свете. Но я не хочу быть одинокой!
– И не будешь, – пообещала она. – Это не твоя судьба. Портные связаны с судьбой больше всех остальных. Знаешь, почему?
Я задумалась.
– Папа говорит, что с каждым стежком его работа оживает.
– Да, но это еще не все. Портняжное ремесло уважают даже боги. В нем есть что-то волшебное. Даже обыкновенная нить обладает большой силой.
– Силой?
– Я рассказывала тебе о нити судьбы?
Я покачала головой.
– Каждый человек связан с кем-то – с тем, кому предназначено быть с нами и делать нас счастливыми. Я связана с папой.
Я осмотрела свои запястья и щиколотки.
– Я не вижу никакой нити.
– Ее нельзя увидеть, – мама тихо рассмеялась. – На это способны лишь боги. Твоя нить может быть длинной, тянуться через горы и реки. Возможно, пройдут годы, прежде чем ты найдешь ее конец. Но ты сразу поймешь, когда встретишь нужного человека.
– А вдруг ее кто-то перережет? – забеспокоилась я.
– Ее ничто не может нарушить, поскольку судьба – это крепчайшая клятва. Вы будете связаны друг с другом, что бы ни произошло.
– Так же, как я связана с тобой, папой и Финлеем? И Сэндо?
Я злилась на Кетона, так что на нашу с ним связь мне было начхать.
– В некоторой степени, но чуть-чуть по-другому. – Мама ласково коснулась пальцем моего носа. – Однажды ты поймешь.
В ту ночь я взяла моток красной нити и привязала отрезок к своей лодыжке. Мне не хотелось, чтобы братья увидели и начали глумиться надо мной, поэтому я спрятала нить под штаниной. Но чувствуя, как мой секрет щекочет мне лодыжку при ходьбе, я невольно гадала, узнаю ли я, если встречу человека, с которым мне суждено быть. Нить затянется туже? Растянется и переплетется со своей второй половинкой?
Я не снимала ее месяцами. Мало-помалу нить изнашивалась, но не моя вера в судьбу.
Пока судьба не забрала у меня маму.
Она подкрадывалась медленно, в течение многих месяцев, как к кипарису у нашей лавочки. Каждый день с его тонких веток слетали листья – поначалу всего несколько, но с приближением осени все больше и больше. А затем, одним утром я проснулась, а все ветки были голыми. И нашего кипариса не стало – по крайней мере, до весны.
Мама не могла ждать до весны.
Ее осень началась с легкого кашля, который она всегда скрывала улыбкой. Она забывала добавить капусту в любимые пирожки со свининой Финлея, забывала имена героев из сказок, которые рассказывала нам с Сэндо перед сном. Даже позволяла Кетону выигрывать в карты и давала ему слишком много денег на прогулки на рынок.
