Сегодня Григорий Распутин такой же фирменный знак России, как великая русская литература или великая русская революция. Распутина знают. О нем снимают фильмы. Пишут книги. О нем поют. Его именем называют магазины, рестораны и горячительные напитки. О нем спорят. Отечественные СМИ то и дело ищут – и успешно находят – очередных кандидатов в Распутины наших дней.
Мировая распутиниана регулярно пополняет свой библиографический список огромным числом газетных, журнальных и энциклопедических статей, а также изрядным количеством книг и брошюр.
Но странное дело: несмотря на жар, многословность и продолжительность дискуссии о Распутине, не только исторический феномен «рокового старца», но даже сама его личность остается все такой же туманно загадочной и гротескно противоречивой, какой была на рубеже 10–20-х годов прошлого века, когда распутинская тема переживала период первоначального информационно-аналитического накопления.
Создатели «новых версий» в большинстве случаев либо используют старые – «хрестоматийные» – мифы о «последнем временщике последнего царя», либо пытаются конструировать оригинальные гипотезы, главной и зачастую единственной опорой которых является художественное воображение их авторов.
Основная причина такой – тупиковой в историографическом плане – ситуации заключается в том, что распутинская тема, несмотря на всю ее очевидную значимость, долгое время воспринималась профессиональными историками как своего рода «закуска» или «клубничка», недостойная претендовать на роль серьезного монографического блюда.
В полновесных научных трудах разделы, посвященные Г. Е. Распутину, на протяжении долгих десятилетий играли сугубо вспомогательную роль.
В постперестроечный период ситуация стала постепенно выправляться. Появились научно-популярные книги, специально посвященные биографии и объяснению феномена Григория Распутина.
Однако первые книги такого рода выходили в «облегченном» формате. То есть либо вообще были лишены сносок, комментариев и научной полемики, либо содержали их в недостаточном объеме. В лучшем случае публиковался лишь общий перечень литературы и архивных дел. При этом оставалось неясным, какие именно из упомянутых источников и в каком объеме были использованы автором при работе над книгой.
В таких условиях, как нетрудно понять, полноценная – то есть продвигающая обсуждение в сторону истины – ученая дискуссия оказывалась невозможной, поневоле превращаясь в банальную и малопродуктивную публицистическую перебранку.
Весьма характерно вышедшее в 2000 году из печати «историческое расследование» А. Н. Боханова, который характеризовал автора другой вышедшей в том же году книги о Распутине, Э. С. Радзинского, посредством откровенно бульварных эпитетов. В частности, Боханов заявил, что «из ныне живущих и творящих» Радзинский – «далеко не единственный», но, «несомненно, самый плодовитый пасквилянт и наиболее удачливый поставщик пошлого товара»>1.
Не жалует Боханов – притом особо не утруждая себя доказательствами – и «ныне не живущих» авторов. Так, мемуары экс-председателя IV Государственной думы М. В. Родзянко, по словам Боханова, – «ярчайший показатель моральной деградации»>2, книга иеромонаха Илиодора – произведение «прохиндея», которого «просто сжигали эротические видения самого причудливого характера»>3, свидетельства лидера «Союза 17 октября» А. И. Гучкова – пример «затемнения сознания»>4. Книгу воспоминаний дочери Григория Распутина Матрены, выпущенную российским издательством «Захаров» в 2000 году, Боханов оценивает как фальшивку, «образчик маразматического сочинительства»>5, которую «сварганил» неизвестный автор. Любопытно, что при этом достоверность другого издания воспоминаний Матрены Распутиной – «Rasputin: The Man behind the Myth», вышедшего в Лондоне в 1977 году, – Боханов под сомнение не ставит, хотя в британской книге содержатся точно такие же примеры того, что Боханов презрительно именует «мемуаразмитикой» – например, рассказ о первом сексуальном опыте Распутина или история с гибелью брата. Но именно эти истории приводит как доказательство «подложности» мемуаров Матрены, опубликованных в России.
Наряду с некорректностью полемики, другим неизбежным следствием недостаточно научного подхода к распутинской теме является широкий поток фактологических ошибок и явно фантастических деталей, зачастую сознательно используемых авторами. При этом, наряду с образчиками полувымысла вроде романов Ивана Наживина и Павла Мурузи, где авторская фантазия пытается выступить в обличье «художественной правды», существует масса произведений, в которых Григорий Распутин предстает уже не как исторический персонаж, а как чисто литературный тип.
Избыток беллетризма, выдумок и ложных сведений, которыми оказалось отягощено историческое предание о Григории Распутине, привел к тому, что у некоторых исследователей возник соблазн вовсе прекратить попытки выявить исторически достоверную канву биографии «старца» и перейти к иным, «дискурсивным» способам историографического созерцания.
«После десятков томов, которые были написаны о Распутине с очевидно корыстными целями, узнать „правду“ о нем кажется вовсе невозможным, – пишет, в частности, А. М. Эткинд, посвятивший «старцу» отдельную главу своей монографии. – Критика источников в этой области ведет к пустоте. Слишком многое, что говорилось и писалось о Распутине, было выдумано. Ситуация предназначена для иного способа анализа… В мире Распутина история дискурса открывает более глубокую „правду“, чем история фактов… В самом деле, историю Распутина написать почти так же трудно, как написать историю царя Энея или историю Иванушки-дурачка. Можно написать историю вымысла и невозможно написать историю фактов, которых почти нет…»>6
Ущербность такого подхода, при котором реальные и сказочные персонажи образуют некий виртуальный нарративно-дискурсивный конгломерат, подтверждается буквально несколькими строками ниже, где А. М. Эткинд допускает фактологическую неточность, утверждая, что сближение Распутина с царской семьей произошло в 1907 году. В действительности, как известно, знакомство Николая II и Александры Федоровны с «человеком Божиим – Григорием из Тобольской губ[ернии]» произошло гораздо раньше – 1 ноября 1905 года, о чем сохранилась соответствующая запись в царском Дневнике>7, и развивалось на протяжении следующего года. Существуют также документальные подтверждения того, что сближение «старца» с царями произошло вскоре после знакомства.
Не стоит, вероятно, подробно пояснять, что подобная ошибка – отнюдь не мелочь: время и обстоятельства знакомства и сближения Распутина с царями во многом проливают свет на раскрытие «формулы» их отношений, а значит, и всего распутинского феномена.
