– Виновна ли она?
– Виновна!
– В чем её главное прегрешение?
– Она родилась ведьмой.
– Любая женщина по натуре нечиста, можем ли мы предъявить в данном случае конкретные обвинения?
– Да, она совратила множество мужчин, вовлекала их в оргии.
– Вина доказана, есть признания?
– Есть признания и есть свидетели, всё запротоколировано и оформлено надлежащим образом.
– Она раскаялась?
– Да. Добровольно и чистосердечно.
– Хорошо. Значит, у неё есть шанс быть помилованной Господом! К сожалению, здесь, на Земле, мы только одним можем помочь ей: вознестись поскорее на небеса, чтобы она попыталась получить там прощение. Приступайте!
– До смерти?
– До смерти в ней ведьмы!
Семеро судей в длинных чёрных балахонах с капюшонами покинули свои кресла и смешались с толпой. В скором времени их уже невозможно было отличить от остальных: балахоны исчезли, остались только маски и туники самых разных ярких цветов.
Мои руки, ноги, голова были привязаны к специальным растяжкам. Верёвки стали медленно натягиваться, сухожилия напряглись… Я не выдержала и истошно закричала. Натяжение прекратилось, но боль не проходила, мне было трудно дышать.
Между тем толпа с ликующими криками, как по команде, пришла в движение. Люди подбегали ко мне с длинными острыми ножами и резали на мелкие кусочки моё рубище, изрисованное мерзкими, ухмыляющимися рогатыми харями, гигантскими сковородами, котлами с кипящей водой.
Когда открылись груди, все дружно загоготали. Наконец я предстала их взорам полностью обнажённой. Какое-то мгновение вокруг царило молчание, затем раздался оглушительный многоголосый рык. Туники полетели на пол, и я с удивлением обнаружила, что передо мной были не только мужчины, но и женщины, вот только маски никто из них так и не удосужился снять.
Как бы разогревая меня, они начали хлестать моё тело плётками, стараясь попасть кожаными язычками в самые укромные и чувствительные места. Они кричали вместе со мной, своими сладострастными стонами порой даже заглушая меня. Пытка прекратилась только тогда, когда кожа моя начала сочиться кровью. Так вот чего они, оказывается, так долго жаждали – крови. Именно от неё они пришли в столь дикое исступление.
Дальше, словно вырвавшись на волю, дождавшись особого сигнала, как в какой-то хорошо отрепетированной игре с незнакомыми мне правилами, они подбегали ко мне то поодиночке, то небольшими группами и методично, изощрённо пытали меня. Самые удачные изыски заслуживали особого одобрения, вызывали буквально вопли восторга.
Они восхищались моим телом, но с тем большим удовольствием и возбуждением глумились над ним, ни на минуту не замолкая в воинственных криках, дразнящих стонах. Самым популярным из них был «Изыди, сатана!». Нужно ли говорить о том, какую невыносимую боль причиняло мне каждое их прикосновение!
Наконец, моя кожа не выдержала, в одном месте лопнула. Возможно, это было каким-то апогеем, венцом их усилий. Ко мне тут же подбежали двое мужчин с раскалённым котелком и стали заливать свинцом образовавшуюся рану. Подобного я уже не могла вынести, тело моё бессильно обмякло и повисло на растяжках. Однако мои страдания не разжалобили мучителей, а только послужили поводом для того, чтобы растяжки подтянуть ещё крепче.
Я то теряла сознание, то вновь приходила в себя от боли, причинённой очередной порцией свинца. Не знаю, сколько это продолжалось… Наверное, довольно долго, никакая другая боль уже не ощущалась мною, только от расплавленного металла.
– Смерть или жизнь? – услышала я вдруг грозный голос, снова на мгновение придя в себя. С трудом, не веря, я поняла, что вопрос обращён именно ко мне, только ко мне.
Мрачная высокая фигура в чёрной рясе, с лицом, закрытым капюшоном, расталкивая присутствующих, вышла из толпы и встала передо мной, сверля меня пронзительным взглядом.
– Жизнь, – с трудом пошевелила я запёкшимися губами.
– Такая жизнь?
– Жизнь, – всё также хрипло, с неимоверным усилием выдавила я из себя.
– Такая жизнь?
– Такая жизнь, – покорно ответила я, потеряв сознание уже надолго.
«Господи, что я делаю?».
Даже очутившись здесь, в этом шикарно обставленном офисе с куколкой-секретаршей, с умным видом (оживший персонаж из столь популярных анекдотов про блондинок) шелестевшей маленькими изящными пальчиками по клавиатуре компьютера, я не могла избавиться от двух изводивших меня ощущений: того, что я зря потратила свои деньги (сто евро, чокнуться можно!), и надежды на чудо, что через полчаса (за те же сто евро, совсем даром!) я выйду отсюда здоровой и счастливой. Навсегда.
Наконец дверь отворилась, и из неё выпорхнула ультрамодно одетая дамочка лет где-то между сорока и пятьюдесятью, вся всклокоченная, возбуждённая и вместе с тем как бы воздушная, одухотворённая.
«Как после бани! – машинально пришло мне на ум сравнение. – Интересно, что там с ней делали? На кушетке ублажали?»
Дамочка тут же подбежала к «куколке» и принялась обсуждать с ней дату следующего визита, перемежая беседу какими-то восхищёнными ахами-вздохами и чисто женскими пустопорожними репликами относительно кавалеров, причёсок, одежды, отпуская комплименты и напрашиваясь на комплимент.
Однако у меня совершенно не было времени их послушать, так как загорелась лампочка над дверью кабинета, приглашая меня войти.
Леонард Львович (а именно так его звали) сидел в кресле, уперев локти в стол, сбросив на грудь очки, поддерживающиеся изящной серебряной цепочкой, и держа ладони на лбу. Вроде как выражая всем своим видом глубокую задумчивость, а на самом деле элементарно спал.
Однако сон у него (если то был, действительно, сон и я не ошиблась) был очень чутким: он моментально среагировал на стук закрывающейся двери и буквально лучился теперь благодушием и приветливостью. Я ожидала увидеть какого-нибудь старичка, чуть ли не с пенсне на носу, еле удерживающегося от того, чтобы не назвать меня «милочкой», а может, и не удерживающегося. Но передо мной сидел голубоглазый блондинчик, долговязый, смешливый, лет тридцати-тридцати двух от роду.
И это светило! Профессор! Величина международного масштаба? Боже, ну и попала я в переплёт!
– Здравствуйте! Присаживайтесь, что же вы? – прервал мои размышления «светоч». – Ну, я весь внимание. Вы так упорно ко мне пробивались, рассказывайте, с чем пришли?
Я тотчас раскрыла папку, разложила перед ним газетные вырезки и принялась бубнить заученную за долгие месяцы речь. Я давно уже делала это машинально, но сейчас отдельные моменты то тут, то там вновь принимались цеплять меня, и мне всё чаще и чаще приходилось выдерживать паузы и успокаиваться, прежде чем перейти к следующему эпизоду своих невесёлых воспоминаний. Однако что меня возмутило: «светило» даже не потрудился притвориться, изобразить на лице сострадание, как это до него все (повторяю, все, даже неумёхи!) делали.
