Мы сидели вокруг костра в вигваме на реке Двух Талисманов. Двойной Бегун, Маленькие Леггинсы, Бешеный Волк и Маленький Черноногий курили и разговаривали, а я делал записи в своей записной книжке. Когда я отложил книжку и потянулся за трубкой, Двойной Бегун наклонился и поднял клочок покрытой печатным текстом бумаги, упавший на землю. Он молча посмотрел на него, а затем, подняв его и назвав меня по имени, сказал:
– Пи-нут-у-йе ис-цим-окан, это образование. Вот в чём разница между тобой и мной, между индейцами и белыми людьми. Ты знаешь, что это значит. Я не знаю. Если бы я знал, я был бы таким же умным, как ты. Если бы все мои соплеменники знали, белые люди не во всём бы нас превосходили.
– Ниса (старший брат), твои слова правдивы. Поэтому ты должен позаботиться о том, чтобы твои дети ходили в школу, чтобы они могли получить знания белых людей. Когда они станут мужчинами, им придётся торговать с белыми людьми, и если они ничего не будут знать, они никогда не разбогатеют. Времена изменились. Всё уже никогда не будет так, как было, когда мы с тобой были молоды.
– Ты хорошо говоришь, Пи-нут-у-йе ис-цим-окан, я видел эти дни и знаю, что это так. Старое уходит, и дети моих детей будут похожи на белых людей. Никто из них не узнает, как было во времена их отцов, если только они не прочтут то, что мы рассказали тебе и что ты всё время записываешь в своих книгах.
– Они все записаны, Ниса, история трёх племён, сиксика, кайна и пикуни.
Самая позорная глава американской истории – это та, в которой изложены наши отношения с индейцами. История взаимодействия нашего правительства с этой расой – это непрерывная череда несправедливости, обмана и грабежа. Наш народ забывал о честности и правде всякий раз, когда вступал в контакт с индейцами, а у тех не было никаких прав, потому что у них никогда не было силы, чтобы их отстаивать.
Протесты против того, что правительство обманывает этих дикарей, звучали снова и снова, но такие протесты не привлекали всеобщего внимания. Почти все готовы признать, что в прошлом индейцев бесстыдно грабили, но, по-видимому, считается, что сейчас этого не происходит. Это большая ошибка. Сейчас мы относимся к ним так же, как и всегда. В течение двух лет я находился в резервации, где правительственные уполномоченные с помощью угроз, взяток, выплачиваемых вождям, и мошеннического голосования за отсутствующих лиц после нескольких месяцев усилий смогли получить достаточно голосов, чтобы утверждать, что племя индейцев, совершенно дикое и не умеющее вести хозяйство, согласилось продать свои земли и поселиться на 160 акрах самой засушливой и бесплодной земли на Североамериканском континенте. Мошенничество, совершённое в отношении этого племени, было настолько грубым, насколько это вообще возможно для одних людей по отношению к другим. Точно так же южные юты недавно были вынуждены согласиться на то, чтобы отказаться от своей резервации в пользу другой.
Американцы – люди честные, но их не интересуют эти махинации. В них силён англосаксонский дух честной игры – они сочувствуют слабым, но они не протестуют против угнетения, которому подвергаются индейцы. Они великодушны; голод в Ирландии, Японии или России вызывает сочувствие и щедрость нации, но они не обращают внимания на страдания индейцев, которые живут среди них. Они не понимают, что индейцы – такие же люди, как и они сами.
Для такого положения дел должна быть причина, и я полагаю, что эту причину можно найти в том факте, что практически никто из них не имеет личного представления об индейской расе. Те немногие, кто знаком с ними, не являются ни писателями, ни ораторами, и для них по большей части было бы легче объездить лошадь, чем написать письмо. Если широкая общественность мало что знает об этой расе, то те, кто принимает законы о ней, в равной степени невежественны. От конгрессмена, который распространяет копии законопроекта, находящегося на рассмотрении, до представителей и сенаторов, которые голосуют за него, и президента, чья подпись превращает законопроект в закон – все они совершенно не знакомы с этим народом и его нуждами.
Было написано много историй об индейцах, некоторые из которых интересны, а некоторые, возможно, правдивы. Однако все они были написаны цивилизованными людьми и, следовательно, неизбежно вводят в заблуждение. Причина этого очевидна. Белый человек, который рассказывает историю из жизни индейцев, неизбежно смотрит на вещи с точки зрения человека цивилизованного, и приписывает индейцам те мотивы и чувства, которые управляют цивилизованным человеком. Но зачастую чувства, которые побуждают индейца совершить то или иное действие – вовсе не те, что побудили бы белого человека сделать то же самое, а если и те, то ход рассуждений, который привёл индейца к такому решению, отличается от рассуждений белого человека.
В книге о племени пауни1 я попытался показать, как индейцы думают и чувствуют, позволив некоторым из них рассказать свои истории на их собственный манер и таким образом объяснить, как они смотрят на повседневные события своей жизни, какие мотивы ими движут и как они рассуждают.
В этом томе я точно так же рассказываю о другом племени индейцев. Я привожу истории черноногих в том виде, в каком они были рассказаны мне самими индейцами, не дополняя и не изменяя их. Во всех случаях, кроме одного, они были записаны так, как слетали с уст рассказчика. Иногда я переставлял одно-два предложения или добавлял несколько слов для пояснения, но истории, приведённые здесь, переданы словами самих рассказчиков, насколько это возможно, чтобы перевести эти слова на простой повседневный английский. Это истории индейцев, картины их жизни, нарисованные индейскими художниками и показывающие их жизнь с их точки зрения. Те, кто прочитает эти истории, услышат их в том виде, в каком они дошли до меня из уст самих индейцев, и из этих рассказов они смогут составить истинное представление о человеке, который их рассказал. Это не индеец из газет, не индеец из романа, не индеец из произведений восточных сентименталистов или западных любителей сенсаций, а настоящий индеец в своей повседневной жизни среди своего народа, среди своих друзей, где он не стесняется присутствия незнакомцев и не пытается произвести впечатление, а остаётся самим собой – настоящим, естественным человеком.
И когда вы разговариваете со своим другом-индейцем, когда вы сидите рядом с ним и курите с ним на голой прерии во время дневного привала, или ночью лежите у одинокого костра в горах, или сидите в кругу пирующих в его вигваме, вы становитесь очень близки к природе. Некоторые чувства, которые он выражает, могут шокировать ваш цивилизованный разум, но они не так уж сильно отличаются от того, что мог бы выразить ваш собственный маленький мальчик. Индеец говорит о крови, ранах и смерти так спокойно, как о самых обычных вещах, что это может вас напугать. Но раньше всё это было частью его повседневной жизни, и даже сегодня вы можете услышать, как высохший, парализованный ветеран древних войн пронзительно смеётся, рассказывая леденящую кровь историю о пытках, которым он давным-давно подверг какого-то врага.