Прожектора железной дороги размывали ночное задымлённое небо над продолговатым двухэтажным зданием вокзала. Зрелище волшебное. Чтобы увидеть это, необязательно было смотреть вверх – акварель жёлто-красных облаков выливалась на привокзальную площадь, отражаясь в лужах поздней осени, смешиваясь с тенями городской архитектуры.
Сегодня в краски мокрого привокзального асфальта добавился еще один непривычный оттенок жёлтого.
Это «запорожец» въехал на площадь со стороны местного рынка. Автомобиль двигался медленно и постоянно вилял, словно выбирал, где бы встать, чтобы гармонично вписаться в «интерьер» площади. Подъехав прямо ко входу на вокзал, к тому, над которым висели покрытые густой сажей часы с московским временем, «запорожец» напоследок дернулся и остановился. Привокзальные голуби заворковали громче обычного, им выбор водителя явно не понравился – картинка испорчена. И если бы не любопытство, они бы улетели отсюда в ночь…
Спустя минуту из «запорожца» вышел парень лет тридцати в белых кроссовках, в синих джинсах и красной тенниске. Парень был крепкий, высокий, со светлыми волосами. Один из голубей, скорее всего – голубка, проворковал, мол: «Неплох гость!». Гость на комплимент отреагировал равнодушным взглядом – в больших голубых глазах не зажглось ничего, что давало бы голубке надежду.
Парень посмотрел на наручные часы, потом взглянул на часы перед входом. Время отличалось на два часа. Местного – полдвенадцатого; московского, как показывал вокзальный циферблат, полдесятого. Это означало, что экспресс из аэропорта прибудет с минуты на минуту. А вместе с ним на эту площадь должен прибыть его друг и тёзка Александр Рублёв.
Они не виделись столько, сколько люди при встрече обычно измеряют вопросом: «Сколько лет, сколько зим?» или более точно: «Уже ведь лет сто прошло?». Последний раз они жали друг другу руки после окончания журфака, на утро после выпускного. Рублёв уезжал в Москву, а Ведов провожал, заталкивал ему в карман пирожок с капустой и просил, перекрикивая монотонную дикторшу: «Если что, немедленно возвращайся! Слышишь, Сань? Возвращайся!». Но Александр не вернулся. В столице он стал специальным корреспондентом престижного интернет-журнала, человеком известным. Настолько, что Ведов – тоже довольно популярный журналист своего города, уже и не наделся с ним встретиться. А всё вот как повернулось!
За размышлениями Александр прослушал, как объявили прибытие электрички. Он бы и друга не заметил. Выручили голуби, внезапно вспорхнувшие в тот момент, когда тяжёлые стеклянные двери со скрипом раздвинулись. В город шагнул Рублёв.
Город шагнул навстречу. Показалось, что на крыше гостиницы, что напротив вокзала, ярче обычного вспыхнуло громадное название города, невдалеке промчался дребезжащий дежурный трамвай, кто-то сигналил в ближайших дворах. Первое, что почувствовал Рублёв, глядя на привокзальный кусочек своей малой родины – чувство гордости за то, что родной город живёт и дышит. Он словно завис от этой мысли, осматривая синими глазами изменившуюся панораму.
Ведову пришлось свистнуть, чтобы обратить на себя внимание старого друга.
– О, Санёк, привет! А я смотрю – ты, не ты!? – оправдал свою невнимательность Рублёв, сбегая с вокзального крыльца. – Ты подрос что ли, Сань?! Я тебя на улице никогда бы не узнал!
– Здорово, брат!
Приятели обнялись, и Ведов понял, что они оба выросли. Сейчас он душит в объятьях уже не того пацана, которого провожал в столицу. Теперь перед ним широкоплечий детина с резкими чертами лица, будто высеченными из камня, с глубоко посаженными глазами, слегка обвисшим подбородком и уже с седеющими волосами. Он был похож на политиков, которых часто показывают по телевизору на встречах с президентом, только для полного сходства Александру не хватало дорогого делового костюма и очков.
– Сань, нуты как всегда, креативщик херов! Твоя? Или напрокат взял? – спросил с усмешкой Рублев, высвободившись из крепких приятельских объятий.
Ведову явно польстило, что его раритетное авто заинтересовало избалованного москвича, однако отвечать он не стал, а лишь жестом пригласил садиться.
Сели, Ведов завёл запорожец, тот задрожал, но все же двинулся.
– Ну, рассказывай, как долетел?
– Да нормально, ничего интересного. Это ты лучше рассказывай – как жизнь, как работа, как эти отморозки? – Отвечать вопросом на вопрос для друзей, которые давно друг друга не видели, обычное дело.
– Да всё тип-топ! – радостно сообщил Ведов, въехав на скорости в широкую лужу. – Кстати об отморозках. Не хочешь ли сразу окунуться в работу? Мне тут позвонили из полиции, рассказали, что в микрорайоне час назад задержали педофила…
– И что? – не понял Рублёв, – Мы тут причём?
– Педофил этот, говорят менты, из этих, как ты говоришь, «отморозков».
– Как так? – снова удивился Рублёв даже больше, чем предложению поехать к педофилу. – Они же вроде такие правильные, за ЗОЖ и так далее.
– Да я не знаю, – перебил Ведов и, судя по интонации, он сам был удивлен, узнав об этом происшествии в микрорайоне, – Вот и поехали, посмотрим!
– Поехали, конечно! – пробормотал Рублёв. В это время запорожец миновал широкую лужу и вывернул на центральную улицу города.
Проспект Ленина, конечно.
Это был уже не тот темный мрачный проспект, который рисовала память Рублёва. Теперь вся улица был залита светом. Александру казалось, что едут они не по проспекту, а по какому-то млечному пути, образ дополняли витрины магазинов и сказочные фасады домов, стоящие вдоль дороги. Все до единого они были осыпаны гирляндами и разноцветными лампочками, будто город уже готовился к Новому Году. И, конечно, тополя. Они всегда считались символом города, они сопровождали горожан везде, куда бы те не шли. Но в этот раз тополя напоминали эксклюзивные экспонаты на какой-нибудь супергламурной выставке. Деревья сыпали красными и желтыми листьями. Свет фонарей превращал их в драгоценные камни, которые горели, подрагивая на ветру.
Рублёв словно оказался в большой ювелирной мастерской на выставке сказок. Он, казалось, захлебнулся этими янтарно-рубиновыми видами из окна запорожца, по крайнеё мере, ничего выговорить он не мог. Весь этот свет центральной улицы будто влился в его сердце, которое скучало не раз по этому городу за тысячи километров отсюда. И вот сейчас это сердце почувствовало, как ностальгическая жара сменилась мягкой спокойной теплотой. Сейчас, проезжая по проспекту Ленина впервые за много лет, Рублёв чувствовал себя так блаженно, что предложи ему Ведов бросить всё и остаться здесь навсегда – он бы, не раздумывая, согласился.
Но Ведов не предложил, вместо этого он резко затормозил посреди цветущего осенью и ночью проспекта.
