Гуля Риф - Равнение на Софулу

Попалась! – выскочил из прибрежных кустов Палёный. Растопырился поперёк дороги, разведя руки в стороны.

– Сдурел? – натянув поводья, успела осадить коня Софийка. – копытом в лоб захотел?

Палёный стоял, демонстрируя бронзовый загар и ослепительную улыбку, неотразимую, одну-единственную на две деревни.

– Дай прокатиться.

– Мой конь – это не твой драндулет, – кивнула Софийка на красный мотоцикл. – Грин кому попало не разрешает на себя садиться.

– Хана тебе, Софула! – разозлился Палёный.

– Догони сначала!

Мальчишки, отдыхающие на берегу, погнали коня свистом. Из воды послышалось улюлюканье купающихся ребят.

– Догоню! – заверил всех Палёный, заводя дедовскую «Яву».

Софийка выждала момент, когда он поравняется с ней, – суженные чёрточки глаз, обветренные губы…

«А мы вот так!» – прижавшись к холке, она с галопа подняла Грина на дыбы.

Мотоцикл пронёсся мимо.

– Пока, Маратик, нам не по пути!

И Софийка пустила коня рысцой по петляющей тропе в сторону гор: бабушка просила её провести разведку, где этим летом ягод больше.

Тимошка лихорадочно скрёб забор, стараясь расширить узкую прореху между ссохшимися досками. Услышав со стороны соседей голос Ивана Фёдоровича, перестал корябать и попробовал просунуть в вертикальный просвет нос. Ничего не вышло. Тогда приблизил к щели один глаз. Небольшой фрагмент двора, который он привык разглядывать ежедневно, на этот раз загородил шарообразный индюк – стоял как раз напротив зоны видимости, раскинув веером хвост.

«Ходячие перья! – сердито подумал Тимка на манер Ивана Фёдоровича, который так ругал собственного драчливого петуха. – Ощипать тебя треба!» – продолжая копировать хозяина, мысленно пригрозил Тимка «ходячим перьям».

Веерохвостый словно почувствовал скрытый взгляд – степенно покачиваясь, медленно развернулся…

«Уже ощипанный?!» – изумился Тимка, увидев абсолютно лысый верх птицы.

У Ивана Фёдоровича индюков не водилось, и у соседей Тимошка раньше их не замечал, поэтому с любопытством рассматривал пупырчато-бугристую кожу, обтянувшую неровными вздутыми складками маленькую головку и шею веерохвостого. Излишки кожи, в виде сморщенной мокрой тряпицы, свисали с клюва и болтались красными помпончиками на груди.

Индюк, немного покачав пупырчатой головой, неожиданно кинул вперёд длинную шею и пронзительно кулдыкнул. Одновременно с ним что-то сказала баба Ли́душка. Из-за индюшачьего клокотания Тимка слов соседки не разобрал.

– Чушь, не верю я во все эти наговоры-заговоры! – ответил ей Иван Фёдорович, он же Кряж, прозванный так односельчанами из-за фигуры, напоминающей толстый обрубок бревна. – Шарлатанство сплошное, чертовщина всякая, ведьмы!..

«Кулды-ы-ык!..» – встрял в разговор индюк.

– Кыш! – прикрикнула на индюка Лидушка и горячо возразила Ивану Фёдоровичу: – Окстись! Какая ведьма? Марийка – народная целительница.

– Серьёзную болезнь плевками и шептаниями не вывести.

– Беда-а-а… – после недолгой паузы выдохнула соседка. – Сама сказала?

– Зять. А сама ни словечка, – с едва скрываемой обидой пожаловался Иван Фёдорович, – только предупредила – скоро будут. Внука привезут.

– От те на́! Радуйся. За столько лет впервые приедут. Выходит…

«Кулды-ы-ык!»

– Да чтоб тебя! Сгинь! Выходит, помирились?

– Не это важно, – сухо произнёс Иван Федорович.

– И то… – согласилась соседка. – Вань, всё ж послушай меня, свози дочку к Марийке. Веришь не веришь, а шанс есть. Лучше, если поверишь.

– В слова пустые не верю, треба доказательств.

– От те на! А я? Живое доказательство! Суставами мучилась, выкручивало, как бельё после стирки. Съездила, теперь – тьфу, тьфу…

– Как тебя понять? Сама давеча хвалилась, что суставы сабельником да мокрицей подлечила.

– С детства упрямый, Кряж тугоухий! Чем слушал? Травы-то по её наставлению пить стала. Марийка и надоумила. Мне не веришь, посмотри на Валерку Силантьева – результат налицо. Припомни, как он месяц назад, согнувшись дугой, еле ковылял. К ней съездил и выпрямился. Стал осанистый, линейный, утюжком выглаженный.