– Лизонька, душечка, крепитесь, ангел мой, – мягкий голос Яна Карловича утешал. Елизавета Дмитриевна Ланская сидела в кресле, напротив пустой постели ее батюшки, новопреставленного графа Дмитрия Евграфовича Ланского. Черное траурное платье c отложным воротничком глухо застегивалось, слегка сдавливая шею. Черные кружева покрывали белокурые волосы. Длинные изящные пальцы нервно мяли белый шелковый платок с кружевной каймой. Прошла неделя после похорон батюшки, так внезапно ушедшего. Ее любимого папа, единственного друга и защитника, баловавшего свое драгоценное чадо – ее Лизоньку, безмерно. Он заботился о ней всю жизнь, оставив после себя огромное состояние, наследницей которого Лиза и являлась. Ей не нужно было заботиться о своем будущем. Но папа рядом не было, ее папа…
Ян Карлович, бессменный управляющий делами покойного графа, добродушный толстый старичок с пышными седыми бакенбардами, стоял рядом и гладил Лизу по голове совсем, как в детстве, когда она чем-то огорченная безутешно рыдала, уткнувшись в его плечо. Вот и сейчас, слезинки неудержимо, одна за другой, текли по ее бледному лицу.
– Ян Карлыч, – Лиза взглянула на управляющего яркими голубыми глазами, в которых, делая их совсем прозрачными, проявлялась влага всё набегающих слез, – что же теперь будет, милый Ян Карлыч? – и она тронула глаза платком, промакивая упрямые слезинки.
– Душечка, Лизушка, батюшка ваш, царствие ему небесное, прозорливый человек был, а уж вас любил, – Ян Карлович даже покачал головой в усилении им сказанного, – он ведь всё предусмотрел. Опекуна вам на годик назначил, чтобы вы в себя пришли, а через годик и свадьбу сыграем с женихом вашим, кузеном Алексеем. Придется смириться и новую жизнь уж без него начинать.-
– Ян Карлыч, какая мне без папа новая жизнь? Никто, ни опекун, ни жених мне не нужен. Мне и разницы особой нет, я и одна век проживу. За что господь отвернулся от меня? Почему он оставил меня одну на целом свете? Как жить дальше? Я… я право слово, да и зачем жить дальше…, – и юная графиня прижала к губам платок, пытаясь остановить новый приступ нахлынувшего отчаяния.
– Елизавета Дмитриевна, не гневите бога, путь наш им предначертан, значит, судьба вам такая, испытания посланы в начале пути вашего жизненного, – наставительно, но мягко произнес Ян Карлович, заботливо приобнимая вздрагивающие в безудержном плаче плечи Лизы, – послушайте старика, время свое берет и жизнь идет. Потерпите чуток, душечка, вы молоды, всё еще наладится. Я стар уже, а вы еще, Лизонька, неопытны в жизни совсем. Опекун вас поддержит, пока вы к новой жизни попривыкните, поможет вам на ноги встать. Батюшка ваш так и рассчитывал, через годок, в осмнадцать лет вас в большую жизнь пустить.-
– Ах, Ян Карлыч, но друга не будет рядом, как папа… А если этот опекун еще и вредным старикашкой окажется, – совсем по-детски вскинулась Лиза, обращая взор своих огромных глаз на управляющего.
– Так я рядом, душенька моя, уж мы его! – и Ян Карлович, так комично, потряс пухлым кулачком, что Лиза сквозь всхлипы улыбнулась, и на душе у нее стало спокойней…
Часть I
ЛЕТНЕ-ОСЕННИЙ СЕЗОН
Прошло еще две недели. Июнь зацвел буйными красками первого месяца лета, щедро одаривая разнотравьем окрестные луга, наполняя птичьи гомоном лесные глубины. Но и переменчиво северное лето. То холодным ветром из дальних снегов пройдется по просторам суровых широт, хмуря небо серыми тучами, то жарким солнцем обернется, заставляя крестьянина оторваться от работы, разогнуть спину и вытереть липкий пот со лба. Хотя капризы северного лета – ой ли, помеха для движения людской жизни? И соловьиные трели будоражили ночами юные души, заставляя замирать в предчувствии самого тайного и самого желанного, которое сбудется, случится, обязательно придет. Трепетало юное сердце в ожидании, трепетало и радовалось в уверенности благоприятного и скорого конца ожидания. Быстро пролетел, несмотря на переменчивое баловство погоды, тем не менее, ласковый месяц и уступил свое время верхушке лета – уж точно томному июлю, который под летними дождями приносил свои дары – грибные сборы и поляны душистой земляники. Время так быстро летело, устремляя за собой ход бытия…
Лиза спрыгнула с лошади и, громко стуча сапогами по мрамору ступеней крыльца, вбежала в огромный вестибюль Большого дворца. Стремительно пройдя по нижнему коридору левого крыла, она подошла к кабинету папа, и уже хотела распахнуть массивную резную дверь кабинета, как услышала странные звуки. Лиза секунду постояла, прислушиваясь, не обманывается ли она. Легкий игривый девичий смех и тихий полушепот. Не наваждения ли, модным словом обозначаемые – слуховые галлюцинации, посетили ее. Да нет, всё так явно слышится. Что- то точно происходило в конце коридора, у застекленного полукруглого подиума маленького зимнего сада, среди резных листьев пальм, в зелени редких тропических растений, растущих в искусно обставленных камнем огромных кадках. Лиза отступила на шаг назад от двери в кабинет, внимательно всматриваясь вглубь маленького сада, пытаясь обнаружить причину, столь непонятных звуков и… застыла на месте, в самом, что ни на есть, понимании данного выражения, застыла, поскольку просто не поверила своим глазам. Возмущение от увиденного постепенно заполняло всё ее существо, округляя при дальнейшем созерцании происходящего и без того большие глаза, заставляя брови подниматься в неприятии этого происходящего прямо сейчас, пред ее очами, в зеленом оазисе любимого зимнего сада. Совершенно незнакомый парень, уж очень… Лиза с трудом подбирала слово, перебирая в голове возможные вариации, чтобы описать то, что… или вернее того, кто предстал ее глазам.
«А, – полетели снова мысли, – незнакомец, уж очень экзотического вида». С пшеничного цвета усами и торчащим белобрысым чубом из-под мохнатой папахи, лихо заломленной на затылок, в потрепанной, местами залатанной черкеске казака терского войска и чувяках из кожи дикого кабана щетиной наружу. Такой вот казак почти прижал Глашу к стеклянной стене, да какой почти! Просто прижал и что-то совершенно интимно говорил ей на ухо, иногда щекой касаясь Глашиной щеки. А Глаша? Строгая, всегда собранная молчунья Глаша, из которой лишнее слово-то вытянуть проблема, а не то, что пустой смех, стройная высокая темноволосая красавица, гордячка и недотрога. Она-то и издавала эти, режущие слух, непристойные звуки, тихонько похихикивая, да еще неотрывно глядя на парня, как завороженная, словно опоенная нашептанным напитком или очарованная полной луной. Возмущенная Лиза даже и не знала, как реагировать на зрелище, выходящее, по пониманию благовоспитанной девушки, за рамки приличия.
