В дремучем северном лесу, где всю зиму не переставая дули суровые ветра, в глухой чаще стояла черная скала. Видели ее только вороны, потому что не ступал здесь человек и даже звери держались в стороне от чащобы. Под скалой, как исполинская могильная плита, лежал камень с письменами. Высекли их, чтобы никогда тот камень не поднялся, но то ли письмена стерлись под вьюгами и ливнями безжалостного времени, то ли нанесены они были людьми несведущими, то ли что-то развеяло их силу, но в одну ночь камень отворился.
– Что здесь произошло? – спросил у ворон юноша, задумчиво стоявший у разрытой ямы и глядевший на незнакомые знаки на расколотом камне. – Не иначе, Ремли, придется тебе самому гадать, отчего нынче мертвые не лежат, не дремлют мирно в уютных кроватях, а беспокойно выбираются на свет пугать сердца робких да смущать совесть смелых, – вздохнул он, не дождавшись птичьего ответа.
Он поглядел на отворенную могилу, над которой надгробием возвышалась черная скала.
– Не иначе, какой старый ётун поднялся из мертвых, – подумал он вслух.
Ремли и сам не помнил, как забрел в эту чащу и за какой щедрой наградой направился сюда, в безлюдное вороновое царство в нехоженой стороне от охотничьих троп. Был он не робкого десятка, но решил поскорее уносить ноги, потому что жутко было смотреть на вывороченную могильную плиту, притащенную сюда неизвестным могильщиком будто от самого Стоунхенджа. Да и вековые деревья, когда-то пустившие под камень корни, а теперь раскиданные по сторонам, словно развязавшийся веник, выглядели устрашающе. Вороны, сидевшие на ветках, ответили одинокому скитальцу карканьем.
– Чу́дно, – сказал вслух Ремли и прикрикнул на ворон: – Будет вам, черноперые! Я на птичьем не разумею.
Вороны ответили новым карканьем, которое оказалось не вразумительнее прежнего, и Ремли, махнув на птиц рукой, поплелся обратно.
Шел он недолго, как понял, что заблудился, хочет пить, да и от еды бы не отказался. С собой, однако, у него ничего не было.
– И угораздило меня забраться в глухомань без крошки припасов. Так и ноги протянешь.
Но делать было нечего – жевать кору с деревьев и варить кожаный ремень он будет через недельку, не раньше, – и побрел он дальше. Остановился, когда услыхал в отдалении шум воды.
– Cлышно мне, бежит тут какая-никакая речка, – подумал Ремли и отправился на поиски, чтобы утолить хотя бы жажду.
Речка оказалась не обманом чувств, и вскоре сидел он на берегу и пил из сложенных ладоней ледяную воду. Поваленное дерево неохватным стволом перегородило реку. Другой бурелом, принесенный течением, упирался в поваленного исполина, и так выросла на реке плотина, запрудившая тихую глубокую заводь. Такие запруды часто встречаются на горных реках, течение которых весной достаточно сильно и бурно, чтобы таскать стволы, но их ложе при этом узко и круто, что поваленному стволу есть где застрять.
Хотел Ремли двинуться дальше, но увидал, что на дне заводи в дюжине шагов от берега что-то блестит, и решил задержаться. Любопытством юноша был наделен куда щедрее, чем осторожностью, поэтому пришлось ему разуться, замочить ноги и войти в речку.
Не поверил Ремли своим глазам: на дне лежал меч, да такой красивый, будто только из кузницы. Не поверил – и правильно сделал. Едва он опустил в воду покрасневшие от холода руки, как кто-то крепко ухватил его за запястья и потянул вниз. Ремли хоть и крепок был, да не устоял на ногах и бухнулся на колени на крупную гальку. Второй раз дернули его за руки – повалить целиком в воду, но к этому он уже был готов. Затрещала спина, заскользили по перекатывающимся камням колени, но дальше того не поддался Ремли. Не утащить его под воду. От борьбы пот выступил у него на лице, хотя стоял он в ледяной воде. Улучив удачный момент, Ремли сам так рванул на себя руки, что приподнял кого-то из воды. Скользкий хват недруга ослаб на его запястьях, и подводный некто решил бросить Ремли, но тут юноша прихватил речного жителя, уцепился, сам не поняв, за какое поджабрие, и потащил к берегу.
– Шотландский драк! – воскликнул Ремли, и было это не ругательство, а наименование сегодняшнего улова.
Он подтащил брыкающегося речного фейри на мелководье, где тот был слабее и выказывал меньшую охоту сопротивляться.
– Пусти, хозяин. Я больше не буду-у-у-у, – завыл драк, когда понял, что не только не совладать ему с пришельцем, а еще придется постараться, чтобы ракушечные ноги от него обратно в заводь унести.
– Выколоть бы тебе глаза за такие фокусы. Совсем обленился из воды смотреть. Я тебе что, пастушка или прачка, которых ты к себе золотыми кольцами заманиваешь? – Возмущению Ремли не было предела.
– Я больше не буду… – снова захлюпал драк. Подманивать жертвы ценными находками было излюбленным фокусом речных фейри.
– Тогда меч отдай! – потребовал Ремли выкуп.
– То разве меч? Морок для здешних дурех и дурней деревенских, – пробулькал, пуская фонтанчики воды изо рта и ушей, драк.
– Хоть что дай, – не унимался Ремли, – сокровищ каких.
– Откуда? Я ж не тролль, – отнекивался драк. – А хочешь, совет дам?
– С паршивого козла хоть глоток молока. Ладно, давай свой совет.
– Пойдешь по реке, выйдешь к мосту, под ним тролль живет. У него о злате и спросишь, коли кишка не подведет.
– Сегодня еще не подводила. – Ремли поддал драку хорошего пинка, отправляя фейри обратно в его глубинное логово. – Проваливай, жидкий! Развелось вас тут!
Ремли вышел на берег, отжал от воды штаны, оделся, подпоясался и влез обратно в сапоги. Он нашел заводь, где рябь была потише, и стал с берега разглядывать в зеркале вод свое отражение. Выглядел он молодцом. Одежа на нем была ладно скроена, хотя сильно обветшала. Зато сапоги сверкали на зависть: воловья шкура, а не лыковые обноски, да и пояс настоящий, кожаный – не дело такому доброму парню по-крестьянски веревкой опоясываться. В лесу не теплело; и как ни хороша была одежда, но против воды заговора на ней не было, и на ветру стало Ремли прохладно.
– Поиздержался я в дороге, – вздохнул он, ощупывая свою кожу, висящую на костях. – Диву даюсь, откуда в таком скелете сил драка из воды вытащить. Жареного кабанчика бы сейчас, жирку набрать, чтоб под каждым сквозняком не дрогнуть.
Но кабанчика – ни жареного, ни вяленого, ни сырого, ни живого – поблизости не было, и, вздрогнув от холода, он поплелся дальше, стараясь не отходить далеко от реки. Драк обмолвился про тролля. Да ладно! Тролль? Это звучало сказочно. После странной могилы под скалой, драка и речного морока еще и тролль? А почему нет?