Леонид Князик в годы войны
Родился в июле 1924 года в городе Днепропетровске. Отец еще до революции окончил юридический факультет университета в Бельгии, а мама была доктором. Порядочные, честные и интеллигентные люди, обладавшие высокой культурой. Жили мы бедно. В 1941 году, «перескочив» экстерном через один класс, я закончил среднюю школу с «золотым аттестатом», поступил на рабочий факультет Днепропетровского металлургического института (ДМИТИ) и направил свои документы в Харьковский авиационный институт. Ждал вызова на учебу, но война разрушила все мои планы. Я остался в городе, был принят в ДМИТИ. Нас, студентов, отправили на рытье противотанковых рвов на линии обороны, в 30 километрах от города. О том, что происходит на фронте, мы знали отрывочно. За несколько дней до падения города к нам «на окопы» приехал на грузовике один из начальников с металлургического завода и сказал: «Быстро собирайтесь!» Если бы не он, мы бы угодили в лапы к немцам. Возвратился в Днепропетровск. Маму мою призвали в армию военврачом еще в первый день войны. Проживавшие с нами в одной квартире моя родная тетя вместе с сыном Изей эвакуировались на восток. Ее сын, мой двоюродный брат и одногодок, умница и красавец Исаак Яновский, вскоре ушел в армию и был убит в Севастополе. Мы с отцом решили покинуть город. Думали, что уезжаем ненадолго, вещей с собой не брали, были убеждены, что уже очень скоро положение на фронте выровняется и наша армия погонит немцев на запад. Наш состав с эвакуированными из Украины ушел на Кавказ, мы оказались в городе Прохладном, в Кабардино-Балкарии. В армию меня не взяли, я еще не достиг призывного возраста. Я узнал, что в Орджоникидзе (Владикавказ) есть Институт цветных металлов и золота, и осенью сорок первого года, не желая терять время до призыва, поступил туда на учебу. Весной сорок второго года всех студентов института перевели на «бронь», а летом нас отправили на окопные работы, на подступы к городу. Немцы подходили к Орджоникидзе, институт стал готовиться к эвакуации в Алма-Ату. Мои товарищи-студенты говорили мне: «Не уезжай, если немцы придут, мы тебя в горах в своих аулах спрячем». Но я решил отправиться на восток, многие студенты уезжали вместе с рабочими электроцинкового завода. Доехал до Ташкента и там сошел на вокзале – направился к родне, желая найти отца, уехавшего в Азию раньше меня. Родня мне сказала, что отец каждый день ходил на вокзал в надежде встретить меня, но именно сегодня утром он уехал на Урал, к своей сестре. И я остался в Ташкенте, учился дальше. Жил в общежитии Ташкентского (бывшего Харьковского) института инженеров железнодорожного транспорта, по ночам работал, с товарищем «делил одну ставку», трудились по очереди. Получали рабочую хлебную карточку, это спасало от голода. Студенты ТИИЖД в армию почти не призывались. И мне стало стыдно, вся страна воюет, брат на фронте, а я – «в тылу загораю». В январе 1943 года пришел в военкомат и попросился на фронт добровольцем. Мне ответили: «У тебя, парень, бронь от призыва до окончания войны, а стране нужны грамотные квалифицированные специалисты. Иди и учись дальше. Когда понадобишься, мы тебя сами найдем!» Но я продолжал несколько месяцев подряд периодически ходить в военкомат, надоедал там всем, доводил работников до «белого каления». Кончилось все тем, что я заявил городскому военкому: «Родина в опасности, а вы тут сидите в тылу и галифе протираете, совсем совесть потеряли!» И после этих слов военком, молча, руками отодвинулся от стола и встал, защелкнув протезы на ногах. Он был фронтовой инвалид, без двух ног! Но я-то этого не знал и протезов в начале нашего «теплого» разговора не видел… Стал извиняться, а военком спрашивает: «Когда готов к призыву?» – «Хоть сию минуту». – «Завтра придешь с вещами в восемь часов утра». На следующий день меня отправили во 2-е Туркестанское пулеметное училище, расположенное в туркменском городе Мары. Май 1943 года. Жара, все учения в раскаленных песках пустыни. Климат жуткий. Постоянные изнуряющие марш-броски с ограничением питьевой воды. Командир курсантского взвода попался сволочной тип, с садистскими наклонностями, поставивший своей целью загнать в могилу худого и забитого курсанта Борю Симкина. На учения мы отправлялись бегом, на расстояние три километра от училища, так взводный заставлял, чтобы станок от пулемета на себе таскал только Симкин. Да и под ребристый ствол «максима» нам запрещалось что-то подложить, ребята ходили со стертыми в кровь плечами. Курсанты изучали только пулемет «максим». Училище большое, примерно 800 курсантов в наборе. Было даже свое подсобное хозяйство. Носили обычную солдатскую форму б/у, курсантского обмундирования у нас не было. В училище я подружился с двумя курсантами: боксером, полтавчанином Толей Ефремовым и Женей Быковым, погибшим в 1944 году. Мы стали поддерживать друг друга. В начале осени 1943 года прибегает Ефремов и говорит, что объявили «комсомольский набор», что на стенде возле столовой вывешен плакат – «Желающие поехать на снятие блокады Ленинграда могут записаться у замполита». Нам надоела курсантская лямка, мы уже не хотели быть офицерами, да и, по слухам, срок учебы в училище должен был увеличиться до одного года вместо «обещанных» пяти месяцев. Часть курсантов стали посылать на охрану границы, и мы просто боялись, что не успеем на войну с немцами. Пошли втроем к комиссару, наши фамилии записали, и уже через неделю нас, добровольцев, послали в Саратовскую область, где формировались и комплектовались эшелоны с пополнением на Ленинградский фронт. Нас погрузили в вагоны, и состав двинулся. В дороге почти не кормили, каждый добывал себе пропитание, как мог. Наш сопровождающий, какой-то капитан, окружил себя толпой подхалимов и по дороге продавал и пропивал наши харчи. К Ладоге подъехали, и этого капитана пришли арестовывать «особисты», потом нам говорили, что капитан расстрелян по приговору военного трибунала. Приехали в Ленинград, там нас продержали восемь дней в запасном полку, а потом привезли в дивизию, под Ораниенбаум. Всех «новеньких» построили в каре. Пришли «покупатели». Первым, по традиции, «забирал товар» представитель разведки. Вышел к строю офицер-разведчик и обратился со следующими словами: «Ну, орлы! У нас судьба решается быстро. Или грудь в крестах, или голова в кустах! Но мы вшей в окопах не кормим. Добровольцы! Выходи из строя!» Мы сразу выскочили втроем: Быков, Ефремов, и я. «Покупатель» посмотрел на мой рост: «Ты – назад, вернись в строй, маловат для нас будешь!» Тут и мои друзья, вслед за мной, отошли назад в строй. Разведчик улыбнулся: «Ну, если вы такие верные товарищи, то ладно, беру всех троих». Так я попал в полковую разведку 1025-го стрелкового полка 291-й стрелковой дивизии. Командовал полком подполковник Быков. Зимой 1944 года нас перебросили на гатчинское направление.
