19 лет назад
Самое ужасное, что есть на свете – это воскресные семейные обеды. Анжела ненавидела слова «воскресенье», «семья» и «отец».
Отца она боялась, как огня! Спасало только то, что тот давным-давно, пятнадцать лет назад развелся с мамой и приходил к ним, в основном, на званые обеды. Правда, его приказы все равно сыпались на девочек ежедневно, но уже через мать или по телефону.
Сегодня у них на обед фаршированная индейка, запеченный картофель, гаспачо и три вида салатов. Конечно, все это приготовила не мама, а домработница, но отец все равно хвалит мать.
— Индейка вкусная, сочная, — говорит он, вытирая рот салфеткой.
Анжела сидит за столом с идеально ровной спиной. Легкая дрожь в руке выдает страх, который глубоко укоренился в ней.
Она крепко сжимает серебряную вилку, стараясь не звякнуть ею по тарелке и заставляя себя сохранять спокойствие, пережевывая безвкусный, но полезный шпинат.
Она ждет, что отец обязательно в чем-то обвинит их с сестрой и отругает. Он всегда находит повод: то они едят слишком громко, то не с радостью на лице поедают богом данную пищу.
Когда он заводит разговор о Боге, Анжеле хочется вцепиться в его глотку или затолкать в рот огромный кляп.
Мать, как обычно, выглядит шикарно: идеально уложенные волосы и макияж, на лице фальшивая радость.
Нет, она, в отличие от девочек, не боится отца, скорее, наоборот, но воскресенье - точно не ее любимый день.
Анжела полностью сосредоточена на дыхании и проглатывании еды.
Уныние сменяется отчаянием, когда она отрезает еще один кусочек от черствой индейки и кладет его в рот.
Девушку радует только одно — скоро ей восемнадцать, и если она все же решится, то сбежит из этого дома.
Ей даже не важно куда! Голова на плечах есть, руки и ноги целы, прокормит себя! Осталось всего каких-то три месяца, она вырвется из этого места, которое вынужденно называет домом, и перестанет чувствовать себя жертвой и племенной кобылой. Ее мысли невольно переносятся в прекрасное будущее, туда, где она свободнавыбирать, что носить и куда ходить, что есть и как говорить. В идеале она бы путешествовала по миру в поисках новых приключений или работала ветеринаром. Она бы танцевала под дождем и наслаждалась каждым моментом, который заставлялбы ее чувствовать себя живой. Она бы держалась за руки с мужчиной, который выбрал ее, который хочет ее, иони, конечно же, были бы счастливы. Когда она думает об этом будущем, то всегда вспоминает голубые глаза Матвея. Да! В самых смелых ее мечтах отражаются его глаза!
Она бы с радостью пошла учиться лечить животных, но отец не считает это за профессию. Сам он до ужаса боится собак, потому что его в детстве покусала овчарка.
Ее мысли прерывает отец, наливая из хрустального графина воду.
Краешком глаза она смотрит на сестру. Татьяна ерзает на стуле, и в этот момент Анжела чувствует на себе пристальный взгляд отца. Нож ударяется о тарелку слишком громко.
— Анжела, — говорит он обманчиво спокойным голосом.
Девушка с испугом смотрит на него и, проглатывая страх, тихо говорит:
— Да, папа.
— Я не знаю, в курсе ли ты, но Савелий вчера вернулся из Штатов.
У Анжелы сводит живот при мысли о Савелии!
Отец не раз заводил разговор, что Савелий Голдберг – прекрасная партия для нее, что мужчина положил на нее глаз и не прочь породниться с семьей Вишневских, но ведь ей еще и восемнадцати нет! Это ведь только разговоры и все несерьезно! Так?
И почему именно она? Ведь у нее есть Матвей, с которым Анжела дружит пять лет!
Кроме того, в Савелия без ума влюблена Татьяна, а они с Анжелой близнецы! Какая ему разница, какую сестру из двух одинаковых выбрать, чтобы породниться с Вишневскими?
— Нет, я не в курсе, — отвечает девушка и сразу жалеет о своих словах.
Отец громко бросает приборы на тарелку:
— Я, кажется, ясно дал тебе понять, что ты выйдешь за него, как только тебе исполнится восемнадцать!
— Нет! — вырывается автоматически, прежде чем Анжела вспоминает, что так с отцом разговаривать нельзя.
Холодок пробегает по ее спине и сердце начинает бешено колотиться. Нет, ну не выпорет же он ее сейчас! Она же уже взрослая! Да, оскорбить может, и пощечину залепит легко.
Но ее все равно охватывает ужас от отцовского взгляда.
Ее разум охвачен паникой, от страха она втягивает плечи, когда отец отодвигает свой стул, и скребущий звук срывает всхлип с ее губ.
Его рука обхватывает ее горло. Он сжимает не сильно, чтобы не оставить следов, но всегда достаточно, чтобы затруднить дыхание.
Анжела изо всех сил пытается сохранить спокойствие, зная, что паника только ухудшит ситуацию. Пальцы отца впиваются в ее кожу, и он сжимает шею по бокам, позволяя дочери дышать ровно настолько, чтобы оставаться в сознании.
— Я повторяю в последний раз! Ровно через три месяца ты выходишь замуж за Савелия Голдберга. Дату назначим сегодня! —
Он бросает взгляд на маму: — Выбери первую пятницу в августе!
Мама коротко кивает бывшему мужу, отрезая вилкой кусочек филе, и тянется к тарелке, чтобы наложить себе салат.
Как ни в чем не бывало! Подумаешь, ее дочь душат и принуждают к замужеству! Привычная ситуация, не правда ли?
Отец ослабляет хватку, садится за стол и отпивает из стакана.
— И пора бы тебе уделить ему внимание. Я забронирую столик в «Обломове» на завтра. Надеюсь, ты подготовишься к этой встрече достойно!
Глаза Анжелы блуждают по комнате, изучая всех присутствующих. Со стороны может показаться, что у них прекрасная дружная семья: вон как сидят и улыбаются друг другу, перешептываются и, конечно же, все надеются, что недаром собрались здесь.
Каждый из тех, кто пришел, вернее, кого пригласили на оглашение завещания, верит, что приехал сюда не зря.
Три месяца назад отец Анжелы, Вишневский Роберт Илларионович, умер после продолжительной болезни, но перед смертью приготовил завещание, которое и будет сейчас обнародовано.
Отец был не просто страшным человеком, но и странным. Он боялся покойников и никогда не был на похоронах, даже к родителям не пришел попрощаться. А уж к своей смерти отнесся совсем дико – запретил родственникам появляться на похоронах, и в последний путь его провожала прислуга и пара доверенных лиц.
Анжела — его старшая дочь. Одна из близняшек, которые появились на свет тридцать семь лет назад. Через пять минут родилась ее сестра Татьяна. Раньше они были похожи как две капли воды, но последние пятнадцать лет совсем не общались. Где-то Анжела читала, что если близняшки не общаются, то перестают быть похожими. И вот теперь она всё больше замечает, что это утверждение верно. Сейчас сестер вряд ли кто-то спутал бы.
Татьяна пришла одна, без семьи, уселась возле матери, и теперь они, кажется, принялись обсуждать каждого из присутствующих.
