Глава первая,
в которой появляется враг
13 декабря по старому стилю в доме № 13 на улице Малоподвальной собралась пренеобычнейшая компания. И кабы прапорщица Купкина, проживающая в доме напротив, заняла свой излюбленный пост у окна, почтенной вдове наверняка хватило бы тем для пересудов и сплетен до самой Пасхи.
Но, на свою беду, в тот день Ангелина Федотовна ждала дорогого гостя – своего дальнего родственника крестьянина Пузикова. И не увидела, как в первом часу к подъезду подрулил невероятный экипаж – натуральные самоходные аэросани с винтом.
Внук Ангелины Федотовны, тринадцатилетний гимназист Саня, стоявший как раз у окна, в изумлении открыл рот…
За рулем единственных в Киеве безлошадных саней сидела первая поэтесса Империи – Изида Киевская!
Саня знал, что все гимназистки (и курсистки, и княгини, и кухарки, и актрисы, и горничные, и особенно проститутки!) почитают ее, как живую Богиню. Стихи Изиды Сане читала на катке фиалковоглазая Оленька Спичкина, в которую он был влюблен на прошлом Рождестве. В особенности Оленьке нравилось одно: «И на правую руку надела я перчатку с левой руки». Она и сама пыталась писать стихи: «И на правую ногу свою я левую туфлю надела» – и тому подобную чушь. Потому очень скоро Сане разонравилась. А вот Изида по-прежнему будоражила его воображение, ибо, помимо малоинтересных Сане стихов, была известна многим и многим…
Говорили, что когда-то поэтесса начинала свой путь, танцуя на сцене кабаре «Лиловая мышь» в умопомрачительно коротких кальсонах!
Говорили, что Изида была первой дамой в Империи, отринувшей не только корсеты, но и сами дамские юбки! В юбке Изиду и впрямь не видел никто. Говорили, что даже в дом к строгой графине П-шской поэтесса пришла в своих любимых шальварах и заявилась на аудиенцию к генерал-губернатору в мужском фраке.
Но не это сделало Изиду предметом Саниного восторга. В юбке женщина, в штанах или без – она останется женщиной. «Волос долог, ум короток. И пусть даже баба сострижет косу, ума ей все одно не отрастить» – говаривал Митин дядька. Но если все дамы, от длиннокосых институток до стриженых поборниц женских прав, обожали Изиду за дамские стишки и презрение к навязанным даме условностям, мужчины чтили ее за поступки совсем иного рода.
Шесть лет назад Изида стала первой в Киеве женщиной, которая начала водить авто самолично. Пять лет назад Изида участвовала (и победила!) в автомобильном пробеге «Киев-Москва». Пять лет подряд Изида брала первый приз в соревнованиях по стрельбе. Изида ездила по Киеву на мотоциклетке, аэросанях и моторах «Руссо-Балта». Изида была почетным членом Киевского Кружка «Спорт». Изида водила дружбу с известными летунами и авиаконструкторами. Изида поднималась в воздух на аэроплане и ставила на нем мировые рекорды…
А три года назад – в 1913 году – стала первой в мире дамой-авиатором, рискнувшей повторить смертельную пилотажную фигуру «мертвая петля», которую за день до того (тоже впервые в мире!) сотворил в небе над Киевом авиатор Петр Нестеров на самолете «Ньюпор-4». Этот поступок мгновенно сделал Изиду самой известной женщиной Империи (да что там, целого мира!). Киевское общество воздухоплавания немедля присудило ей и Нестерову золотые медали. О героической даме писали все газеты, и здесь, и за рубежом. Посмотреть на небесные пике поэтессы приезжали со всех концов света. И блистательная слава Изиды-авиатора затмила даже сладкую славу Изиды-стихоплетки.
Саня прилип к окну, глядя, как, с восхитительно небрежною легкостью орудуя одною рукою, Изида крутанула руль и припарковала диковинные аэросани у подъезда. Облаченная в черную «чертову кожу» блондинка спрыгнула на мостовую, сняла большие очки… Саня и сам мечтал стать авиатором, летчиком! В своих мечтах он видел себя в кожаной куртке, черном кожаном шлеме и огромных очках, сидящим – а лучше летящим! – в аэроплане. Не далее чем месяц назад он прогулял занятия в гимназии (за что был жестоко наказан), чтоб посмотреть, как Изида поднимется в небо.
– Вот ведьма чертова, – сказал господин в золотом пенсне, оказавшийся рядом с Саней. – Вы только помыслите, – обратился он к кому-то, – ведь ни один мужчина в мире еще не насмелился повторить три смертельных трюка Изиды.
А Саня подумал: «Я повторю! Когда я выросту, я повторю непременно…»
Но тут случилось нечто, из-за чего все небесные трюки, аэропланы и сама авиаторша вынеслись из Саниных мыслей со скоростью света.
Вслед за героической стихоплеткой к дому № 13 подъехала личность ничуть не менее необыкновенная, легендарная, но главное, занимающая в мыслях тринадцатилетнего гимназиста место совершенно особенное (от этих мыслей Саня нередко покрывался багровой краской и испытывал чуть ниже живота чувство одновременно непонятно-приятное и неприятно-постыдное).
Из комфортабельного дорогого бельгийского автомобиля «Минерва» вышла сама Екатерина Михайловна Дображанская! Первая на Киеве раскрасавица, сладостная греза и неосуществимая мечта гимназистов, приказчиков, поэтов, актеров, художников, студентов и офицеров, почтенных отцов семейств, чиновников от 7 до 1 классов, иначе говоря, всех-всех-всех представителей мужеского пола и даже, как говаривали на Киеве многие, самого генерал-губернатора.
Все в этой женщине будило и будоражило воображение. И ее редкостная, изумительнейшая красота, совершенство которой, перебарывая скрежет зубовный, признавали и самые черные недоброжелатели г-жи Дображанской. И то, что проживала она в наидиковиннейшем в Киеве доме, прозванном «Домом с Химерами». И то, что, как принцесса в заколдованном замке, она жила там одна (хотя, несомненно, могла бы составить самую блестящую партию). И ее известное всем благочестие (каждый месяц Дображанская наведывала один из женских монастырей и щедро одаривала принявшую ее обитель). И то, что, помимо романтического звания прекрасной загадки, Катерина Михайловна носила прозаический, но ничуть не менее интригующий титул самой богатой женщины Империи (владелицы заводов и доходных домов, магазинов и иллюзионов, городских железных дорог, сибирских рудников, золотых и серебряных приисков). Но прежде всего, ее несовместимая с вызывающей – вызывающей головокружение! – красотой не покоренная никем неприступность.
