Любезный М<ихаил> М<атвеевич!>
Вам, как старинному моему приятелю, хорошо известно, с какой неохотой я решаюсь занимать публику вопросами, лично до меня касающимися; но прочтенная мною на днях корреспонденция г. «Иногороднего обывателя» в «Московских ведомостях» вынуждает меня взяться за перо.
Корреспонденция эта появилась по поводу напечатанного в газете «Temps» моего письма, предпосланного рассказу изгнанника, содержавшегося в одиночном заключении в течение четырех лет, – рассказу, представлявшему исключительно психологический и, пожалуй, судебный интерес.
Если бы г. «Иногородный обыватель» ограничился одними посильными оскорблениями, я бы не обратил на них внимания, зная, из какой «кучи» идет этот «гром»; но он позволяет себе заподозревать мои убеждения, мой образ мыслей, – и я не имею права отвечать на это одним презрением.
Приписывая мне всяческие неблагородные побуждения и чуть ли не преступные намерения, г. «Иногородный обыватель» обвиняет меня в низкопоклонстве, в заискивании, в «кувыркании» перед некоторой частью нашей молодежи. Такого рода заискивание предполагает отступничество от собственных убеждений и подделывание под чужие. Но, не хвастаясь и не обинуясь, а просто констатируя факт, я имею право утверждать, что убеждения, высказанные мною и печатно и изустно, не изменились ни на йоту в последние сорок лет; я не скрывал их никогда и ни перед кем. В глазах нашей молодежи – так как о ней идет речь – в ее глазах, к какой бы партии она ни принадлежала, я всегда был и до сих пор остался «постепеновцем», либералом старого покроя в английском, династическом смысле, человеком, ожидающим реформ только свыше, – принципиальным противником революций, не говоря уже о безобразиях последнего времени.[1] Молодежь была права в своей оценке – и я почел бы недостойным и ее и самого себя представляться ей в другом свете. Те овации, о которых упоминает г. «Иногородный обыватель»,[2] мне были приятны и дороги именно потому, что не я шел к молодому поколению, нерасположение которого я весьма философически переносил в течение пятнадцати лет (со времени появления «Отцов и детей»), но потому, что оно шло ко мне; они были мне дороги, эти овации, как доказательство проявившегося сочувствия к тем убеждениям, которым я всегда был верен и которые громко высказывал в самых речах моих, обращенных к людям, которым угодно было меня чествовать.
С какой же стати мне было лгать и заискивать в них, когда они сами мне протягивали руки и верили мне?
И как подумаешь, из чьих уст исходят эти клеветы, эти обвинения?! Из уст человека, с младых ногтей заслужившего репутацию виртуоза в деле низкопоклонства и «кувыркания», сперва добровольного, а наконец даже невольного! Правда – ему ни терять, ни бояться нечего: его имя стало нарицательным именем, и он не из числа людей, которых дозволительно потребовать к ответу. Но и в его положении оглядка не мешает: во всяком случае не ему упоминать об «опозоренных сединах»; незачем обращать взоры читающей публики на собственную голову. Публика и без того хорошо его знает… и, смею прибавить, знает и меня.
Ив. Тургенев
Париж, rue de Douai.
2 января 1880 г.
Печатается по тексту: ВЕ, 1880, Л» 2, стр. 843–844.
Впервые опубликовано: «Молва», 1879, № 378, 29 декабря[3].
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, ПСС, 1883, т. I, стр. 457–459.
Сохранился черновой автограф[4] – Bibl Nat, Slave 86; фотокопия – ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 263.
Письмо представляет собою ответ на фельетон «Иногороднего обывателя» (псевдоним Б. М. Маркевича) «С берегов Невы», напечатанный в газете M. H. Каткова (Моcк Вед, 1879, № 313, 9 декабря) в связи с опубликованием в парижской газете «Le Temps» предисловия Тургенева к автобиографическим очеркам И. Я. Павловского «En cellule. Impressions d'un nihiliste» (см. стр. 116). Поместив в своем фельетоне русский перевод этого предисловия, Маркевич снабдил его крайне тенденциозным комментарием, изобиловавшим оскорбительными характеристиками личности писателя, его убеждений и творчества. В конце своего фельетона, имея в виду заявление писателя, что «нигилисты, о которых говорят последнее время, не так черны и не так ожесточены, как их хотят представить», Маркевич писал о Тургеневе: «…он но понимает, что аттестациею, выданною км русским «нигилистам», он признал правым их гнусное дело».
В условиях ожесточенной борьбы между народниками-террористами и царским правительством такая по существу провокационная оценка общественно-литературной позиции Тургенева была равнозначна политическому доносу.
Именно так и квалифицировал ее Тургенев, выразив опасение, как бы «подлый донос г. Марковича» не помешал его очередной поездке в Россию (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 194).
Отповедь Тургенева Маркевичу вызвала ответные меры со стороны последнего. В № 5 «Московских ведомостей» от 6 января 1880 г. Маркевич поместил язвительную «Справку для г. Тургенева», приведя его дружелюбное письмо к нему от 6/18 февраля 1863 г. (см.: Т, Письма, т. V, стр. 97–98, 548). «Разоблачению» Тургенева была посвящена и напечатанная в том же номере «Московских ведомостей» передовая статья M. H. Каткова. Всячески оправдывая поведение Марковича, Катков в то же время предавался глумливым воспоминаниям об истории создания романа «Отцы и дети».
Полемика Тургенева с «Московскими ведомостями» вызвала появление нескольких заметок в газетах и журналах. В недельном обозрении газеты «Молва» отмечалось: «Г-на Тургенева возмутило то, к чему мы, к сожалению, уже успели привыкнуть (… У г. Тургенев может быть уверен, что гг. Катков и компания не имеют нравственной опоры в лучших слоях русского общества» («Молва», 1879, № 379, 30 декабря). Аналогичным комментарием сопровождалась перепечатка ответа Тургенева «Иногороднему обывателю» в газете «Страна» (1880, № 1, 1 января). А через несколько дней в «Литературном отделе» «Страны» была напечатана вторая заметка, являвшаяся ответом на «Справку для г. Тургенева» Марковича и передовую статью Каткова. Касаясь при этом отношений Толстого и Тургенева с Катковым в связи с историей печатания в «Русском вестнике» романов «Отцы и дети» и «Анна Каренина», автор заметки писал: «Единственное, что вполне выясняется из этих случаев, это – что таким первостепенным писателям, как Тургенев и Толстой, нельзя помещать своих произведений у г. Каткова, который навязывается им в сотрудники» («Страна», 1880, № 3, 10 января). Затем в защиту Тургенева выступили М. М. Стасюлевич (ВЕ, 1880, № 2, стр. 843–849) и Н. Стечькин, выпустивший брошюру: «И. С. Тургенев и «Московские ведомости» (мнение одного из публики)». М. 1880. Против Тургенева выступили В. Комаров в «С.-Петербургских ведомостях» и К. II. Леонтьев в газете «Варшавский дневник» (см. сб.: «Творчество И. С. Тургенева». М. 1959, стр. 434–435).
