Вместо вступления
Искусство создать вечность
Творенье может пережить творца:
Творец уйдёт, природой побеждённый,
Однако образ, им запечатлённый,
Веками будет согревать сердца.
Микеланджело
Нельзя творить без вдохновения, да и нужно ли это делать? Не могу ответить, но готов поставить на то, что если уж вам повезёт ухватиться за руку, протянутую ангелом, вы последуете за ним. Главное – найти нечто, позволяющее обратить на вас внимание тех, кто живёт где-то наверху.
Блуждая по проспектам собственной головы, прячась от плохих мыслей по дальним уголкам, я Ищу. Ищу нечто светлое: ярчайшее ядро, способное своим блеском ослепить каждого, кто до него дотронется. Это своего рода способность абстрагироваться. Это идея. Вдохновение. Возможность не видеть ничего вокруг, кроме листа бумаги. Не видеть ничего, кроме мысли, быть внутри неё, желать созидать. Не важно, где прячется свет, я найду его. Найду ту самую подворотню, тот самый дом, тот самый подъезд, где он живёт. Среди тёмных улиц, по которым парами гуляют похоть и чревоугодие, гордыня и гнев, я отыщу свет, как бы он ни скрывался.
Творчество – тончайшее, сложнейшее дело. Хрупкая материя в руках неотёсанного болвана. Скоростной болид под управлением новичка. Оно не подвластно никому. Правда, только слабак не захочет попытаться с ним справиться. Великим Гёте было сказано: «В глубине человека заложена творческая сила, которая способна создать то, что должно быть, которая не даст нам покоя и отдыха, пока мы не выразим это вне нас тем или иным способом». Иначе говоря, каждому стоит попробовать совладать с творчеством, лишь бы было желание. И даже не сколько желание, сколько вдохновение. Луч света, который прячется где-то глубоко, способный являться средством для обуздания столь непокорной материи.
В этом и кроется главная проблема творца; в поиске того, что умеет вдохновлять. Человек – сфера эмоций, ощущений, – чувств. Его Единственная задача – пробудить в себе то, что может заставить создавать, – вдохновение. Что же для этого необходимо?
Один из самых верных и, наверное, простых вариантов – музыка. Всё предельно просто. Текст, мотив, их идеальное сочетание словно выстреливают в уши волнами энергии. Певец, пусть это звучит банально, отдаёт нам часть себя, своей энергии. На протянутой руке дарит их нам. Нужно только принять и, приняв, браться за дело.
Далее можно так же рассматривать книгу, театр или кино. Наверное, я могу ошибаться, уравнивая эти виды искусства, но попытаюсь доказать собственную точку зрения. Любое стоящее, нет, шедевральное произведение вселяет в нас жизнь героя. Прочитав книгу или посмотрев талантливый фильм, мы буквально заселяем в себя его персонажей. На улицах человеческого мозга при прогулке можно встретить Онегина, Гамлета, лирических героев великих поэтов. С ними можно поздороваться, поговорить. Только представьте себе: рефлексируя, мы уходим в другой мир, собственный мир, с удивительным населением. Гуляя внутри себя, мы, обходя порочные мысли, можем встретиться с теми, кого только что узнали, или с теми, кого знаем уже годы. Почувствовать, примерить их переживания на себя, хотя бы на долю секунды побыть ими. Это волшебно. Быть внутри себя – совершенно новая жизнь. Человек – будто президент внутренней страны, с каждым жителем которой он знаком лично.
Но сколько бы книг ни было прочитано, спектаклей или фильмов просмотрено, сколько бы потрясающих поселенцев ни проживало внутри нас, необходимо выделить место для самого главного жителя. Того, который наиболее реален, – человека, живущего в нашем мире и в то же время в головном – мозговом и сердечном – чувственном. Я говорю о нашей Музе. О том персонаже, кого написала сама судьба, а не человеческое воображение.
До появления в жизни такого созвездия каждый слеп. Муза – вдохновение по-настоящему творческое, она и есть само творчество. Она позволяет видеть. Если реальный мир по какой-то причине кажется нам расплывчатым, фрагментарным, возможно, даже гнусным и недостойным того, чтобы его лицезреть, то Муза – это очки, мир преображающие, оживляющие, одушевляющие. Мир становится чётким, выпуклым, цельным – своим, обжитым. Жизнь проявляет свою красоту только благодаря этому Явлению, ведь иначе, будучи слепым, нет смысла и бродить по этому миру.
Мы можем творить только благодаря вдохновению. Истинному, чувственному, ведь чтобы стать частицей вечности, нужно просто надеть очки.
Меня подавляет величие всего – неведомое, ставшее ведомым – Грядущее, слитое с царственным и определённым Настоящим.
Эдгар Алан По. Разговор Эйрос и Хармионы
На днях мне повезло поучаствовать в крайне интересном разговоре. Чарующие мысли влил в мою заскучавшую от рутины голову далёкий друг, который порой стучится ко мне в голову. Ему удаётся найти меня, когда я теряюсь между улицей самопоедания и проездом безынтереса. Он отводит моё раскалённое от холода тело домой и расчищает разум от ненужных умозаключений.
Наши диалоги всегда строились очень забавным способом. Бывает, он молчит весь день, а потом резко, словно книгой по голове, жадно крадёт меня в свой рассказ. Его, если уж совсем честно, очень увлекательно слушать. Он будто обладает даром отвлечения человека от любого занятия. Если мы смотрим фильм, он, увидев в эпизоде что-то знакомое или же наталкивающее на мысль, в некотором смысле останавливает повествование киноленты и бросается со мной за руку в иной кинозал; в тот, что внутри черепной коробки.
К слову, о черепе и коже, его обтягивающей. Меня всегда интересовала его внешность. Я нахожу интересным, да и вы, наверное, найдёте тоже, сочетание квадратного лица с подбородком, напоминающим две небольшие горки. А над этими изваяниями живут тонкие, подобные двум шариковым ручкам губы. Однако самым захватывающим я всегда находил его взгляд. Эти большие, как два зелёных болота с островком посередине, глаза своей мечтательностью, перемешанной с тоской, по-настоящему завораживали; завораживали так, что его хотелось слушать, какую бы чушь он ни нёс. Словом, это очень неоднозначный, странный человек. Признаться, сам удивляюсь ходу его мыслей, так как пересказать их довольно сложно, а некоторые и не нужно, но при этом большинство из них стоят того, чтобы их записать и поделиться.
Не так давно он зашёл ко мне на чашку ночного кофе, и мы разговорились с ним о деталях человеческого тела. На мой вопрос «Что в человеке ты считаешь самым ужасным?» он ответил непривычно для себя грубо, но в то же время с задумчивым минором в голосе:
– Руки и губы… Ты не представляешь себе, сколько жестоко-удивительного в них кроется! Губы – это самый прекрасный ужас на теле человека. Они, пожалуй, являются инструментом для того, чтобы сказать, как мы любим человека, и я сейчас не о словах, доносящихся из них; я о поцелуе. Лучший способ сказать о чувствах – поцеловать. Это, если выражаться бюрократически, печать на бумаге о начале отношений. Это словно…
