Я был деревом в прошлой жизни,
Стройным деревом с крепким корнем
И частенько пеший иль конный
Отдыхали под моей кроной.
А в ветвях моих было по сердцу
Гнезда вить пичугам беспечным,
Просыпался я под их трели,
Думал деревом буду вечно.
Я купался в солнечном свете,
Нежил листья в прохладе ветра я,
Пил всегда родниковую воду,
Доставая корнями недра.
Я давал каждый год побеги,
И ростил, и холил примерно,
А вокруг уже лес разрастался
Я гордился собой безмерно.
Но однажды от острой боли
Я проснулся под визг пилы
И, теряя сознанье, видел,
Как вгрызаются пилы и стволы.
Я молил о пощаде молча,
Не дал Бог деревам речей,
Но никто меня не услышал,
Треск стоял по округе всей…
И очнулся я ранним утром,
Вся подушка была в слезах.
Я был деревом в прошлой жизни,
Стройным деревом в моих снах.
Мой тихий старый добрый дом
В саду заросшем за плетнем
И нем, и глух…
В глазницах окон темнота,
Не видно черного кота,
Замолк петух…
Над черепицей и трубой,
Давно не вьётся дым густой,
В печи зола…
И только маленький сверчок,
Забившийся на свой шесток,
Бормочет песню до утра.
Скрипит заржавленной петлей
Печаль скрывая за собой
Входная дверь…
Дом без людей совсем один,
Как престарелый господин,
Не до манер…
От бремени прожитых лет,
От одиночества и бед,
Он весь осел…
А ведь еще мой славный дед
Неся за всю семью ответ,
Над ним корпел…
И входит с ветром и дождем,
С воспоминаньем о былом,
В него тоска…
Лишь детство в комнате моей
Храня тепло счастливых дней,
Живёт ещё пока…
Живет ещё пока.
Играет радио на кухне…
Разбужен солнечным лучом. Лежу…
И взгляд мой отрешённый – блуждает.
Думы ни о чём.
Под потолком крутя восьмёрки, ревя, как сбитый мессершмидт,
Размеров бомбовоза муха, зелёная, как малахит.
Я фокусирую наводку и начинаю вспоминать – вчера.
Мы пили водку, водку, а что ещё? Подводит память….
С кем? Чёрная дыра.
А на столе стаканы, корки, окурки полировку жгут,
Да нет, затухли произвольно, без тяги родненьким капут.
Под потолком всё громче рокот, моторов гул и ветра вой- звучит,
А в голове моей ответом, как будто раздувая медь
Оркестр большой, да нет огромный – звенит, в литавры бьёт,
гремит.
И медленно, чтоб не затронуть струны моей измученной души,
Я опускаю взгляд направо… пугаюсь страшно, хоть кричи!!
Постель порядочно помята, а на подушке – я? Не я?
Какая-то подруга. Вопрос моя иль не моя?
Красива стерва словно нимфа, лежит кудряшки разметав
И щёчку подперев ладошкой, как перед кроликом удав.
А мысли медленно вращаясь, за ролики заходят все ж. Вопрос!
Какой удав и кролик? Я что на кролика похож?
Не разобраться без пол литра, темно, как в Ж, совсем ни зги.
И вдруг мой взгляд нашёл опору, среди разбросанных вещей —
Оно.
Ну, всё понятно стало, вновь проясняются мозги.
В углу меж лифчиком и платьем лежит краснея за меня, родной,
Серпастый-молоткастый, похоже мой, Советский Паспорт.
О браке вписаны слова.
Так это были не поминки? И эта нимфа не вдова!
Как я вчера друзья набрался, начав семейный путь едва…
Пути Господни неисповедимы, и провиденье, думается, слепо,
Мы встретились с тобой в Иерусалиме.
Как это было в сущности нелепо.
Ты только-только в самый сок входила, я воевал хронически с простатой,
Но что-то нас с тобой объединило, когда столкнулись мы у банкомата.
И очередь всего два человека, и даже климат непривычно жаркий —
Всё предрекало бурное развитье, роман, возможно, сказочный и яркий.
Слюну сглотнув, я мило улыбнулся и, шляпу приподняв, поклон отвесил.
Как здорово, что где-то за границей случайно русскую красотку встретил.
Сверкая лысиной и золочёным зубом, я был галантность, вежливость, задор,
Забыл про деньги, про жену в Ростове, про колики и слуховой прибор.
Нет, шекели так действовать не могут, хотя, конечно, общее начало,
Ты бёдрами тихонечко вильнула и мило так по-детски улыбалась.
Я был сражён и, словно собачонка, пошёл на поводке по белу свету.
Пусть ты совсем, совсем ещё девчонка, проходит в жизни всё, пройдёт и это.
Не думал, не гадал, и вдруг «Лолита» зажгла в моей груди огонь желанья,
Так далеко от матушки России, возникло чувство, жажды обладанья.
По древним мостовым я растекался растаявшим на солнце шоколадом,
И на мои попытки утвердиться, не разу не услышал я «не надо»……..
Банально всё до чёртиков, до смеха: меня доили ровно две недели,
Потом твой муж внепланово приехал, застав нас у разобранной постели….
Я был представлен дядюшкой из Мгинска, ты помогала мне заправить койку,
Я избежал разящего удара и принял угрожающую стойку.
Ты лепетала, что врачом в России у моря Мёртвого мне был показан отдых,
Но он, поняв, наверное, в чём дело, заехал пару раз ногой мне в поддых…..
Окно, асфальт, визжали дико шины, я убегал, сверкали только пятки,
По древним мостовым Иерусалима так, как не бегал до сих пор, ребятки.
Собрав в кулак последнюю наличность, купил билет на чартер ниже классом,
Но будущим решил ударить летом по кислым водам нашего Кавказа.
Под переборы тихие гитары, мелодия по комнате плыла,
Ты пела нежно, робко, неумело, но песня эта за душу брала,
А по свечам слезами воск стекал, в камине пламя жаркое пылало,
И голос твой молитвенно звучал, как- будто ангела мне небеса послали,
Гитара повторяла ветра свист, под крики чаек слышал шум прибоя,
И словно плыл на белом корабле, в страну весны и грёз вдвоём с тобою.
Аккорд последний песни прозвучал и тишина настала неземная,
Лишь плавилась в подсвечнике свеча, последние секунды догорая.
Тихо-тихо по лужам шелестит мелкий дождик,
По аллеям, по крышам и по морю зонтов.
Краски лета размыты, и намокли прически.
И свинцовые волны бьются в арки мостов.
Посерели граниты над Невою у Сфинксов,
Не сверкает на солнце Петропавловский шпиль.
И Атланты продрогли под балконом на Невском.
Нудный дождик с туманом – это Питерский стиль
Спят кварталы, спят улицы, и затихли шаги.
Спят мосты разведенные, и туман у реки.
Сфинксы дремлют у берега, на Неве полный штиль.
Снится Сфинксам египетским дальний солнечный Нил.
Ленинград, словно сказочный, весь покрыт дивным сном.
Только мы, взявшись за руки, спящим Невским идем.
Улица чёрная глядит на меня,
Окон пустыми глазищами,
От фонаря, до фонаря,
Тьма разбегается нищими,
Шорохи, крики, кошачий концерт,
Запах мочи подворотен,
Ночь как шлюха манит к себе,
Зельем своим приворотным.
Чёрная улица траншеей дворов,
Город режет надвое,
Изредка чиркнув собой небосвод,
Звёзды в «колодцы» падают.
Вторя порывам хрипло скрипят,
Мрачных парадных двери,
Страх первобытный ночной темноты,
В душу крадётся зверем.
Лучик солнца осеннего, расцветил листопад,
Я стою у окошечка и ему очень рад,
