– Я надеюсь, все помнят первое правило этого дома – выключить звук на своих телефонах-милифонах и положить их в корзинку возле входа? – Дед Матвей внимательно посмотрел на собравшихся, приподняв одну бровь. Дети дружно закивали в ответ.
Старый Матвей смаковал ситуацию, ведь почти два десятка глаз внимательно следили за каждым его движением, ловили каждое его слово, окружив его плотным кольцом, восседая на мягких, тёплых овечьих шкурах. Дети ждали волшебную сказку, а он специально старался оттянуть её начало, тем самым ещё больше подогревая интерес. Старик любил вечером, в конце трудовой недели сходить в баньку, надеть свои любимые широкие льняные штаны и серую рубаху, плести безделушки из бересты да рассказывать сказки внукам, которых у него было уже больше дюжины. Внуков больше дюжины да у каждого по два друга, так что в знаменитый дом из сруба с оранжевой крышей на краю деревни, набивалось столько детишек, а иногда и их родителей, что яблоку было некуда упасть. Дети всегда с нетерпением ждали этого вечера, так как знали, что дед Матвей не только расскажет новую интересную сказку, но и вручит подарок одному из счастливчиков. Старик садился в своё любимое массивное кресло у камина, обитое светло-коричневой кожей, с протёртыми подлокотниками, клал возле него бересту и, пока рассказывал сказку, успевал сплести из неё какую-нибудь забавную штуку. Он любил повторять, что береста обладает живительной энергией, и изделия из неё придают уют жилищу, дарят радость и дают защиту от дурного глаза. Что он только не делал: солонки, туески, сухарницы, короба всех видов, а если настроение будет, – и картины, и всё что делал, раздавал ребятишкам, к их огромной радости. Он и сам радовался, когда видел счастливое лицо ребёнка.
– Да что это я вас всё выдумками да сказками кормлю?! Расскажу-ка я лучше, что на самом деле произошло в наших краях много-много лет назад.
Дед почесал затылок, потом свою аккуратную бороду. У него было очень доброе, покрытое мелкими морщинками лицо, прямой нос и пронзительные синие глаза, которые внимательно смотрели из-под густых, тронутых серебром бровей. Несмотря на свой возраст, дед Матвей выглядел очень моложаво и подтянуто, он никогда не горбился, как другие старики, никогда ни на что не жаловался и был полон энергии и позитива, которыми заряжал всех вокруг. Он всегда был чем-то занят и жутко не любил, когда кто-то бездельничает при нём. Никто не знал, сколько лет старику на самом деле, а если его спрашивали, он всегда мастерски увиливал от ответа, тем самым раздувая слухи о том, что ему без малого лет пятьсот. И когда старик рассказывал свою очередную сказку, лицо его светилось волшебным светом так, что дети не могли оторвать от него взгляда.
И вот дед Матвей взялся за бересту и, прищурив один глаз, неторопливо начал свой рассказ:
– Это было давным-давно, когда тот старый дуб на холме ещё жёлудем был. В те времена на Дальнем озере мельница стояла, хорошая такая, добротная, деревянная. Рядом дом был, да при нём амбар, только там никто не жил…
– А почему никто не жил? – перебил деда нетерпеливый мальчишка.
Все дружно на него зашикали, ведь он нарушил второе правило деда – не перебивать рассказчика, а поднять руку и только тогда спрашивать. Дед как ни в чём не бывало продолжил свой рассказ, погрузившись в прошлое:
– А не жил, потому что и жить-то там некому было. Ох и странная история там случилась, толком никто и не знает, как оно было на самом деле. Только сгинули все в одночасье – таинственно и непонятно. Так что с тех пор дом с амбаром и стояли заброшенными. А на самой мельнице жил один только мельник. Вся округа, все из близлежащих деревень приходили молоть сюда своё зерно. Но шли с опаской, так как вид у этого мельника был, скажем так, – дед задумался на мгновение, – неприятный глазу людскому, ну, отталкивающий, что ли? Сам он был немаленького роста, но горбатый да кривой на правую сторону, отчего и хромал всегда, а огромные мозолистые руки висели как плети и доставали почти до земли. А лицо?! Ох и говорить неохота: над маленькими, близко посаженными мутными глазками свисали чёрные густые брови, а припухшие щёки делали глаза узенькими. Был у него ещё огромный нос картошкой, а кривые зубы торчали в разные стороны, не давая ему полностью закрыть рот.
Словом, очень неприятный тип. Из-за такого вида люди сторонились его и старались меньше с ним общаться. Но работу он делал споро и на совесть, да и душою он был добр и отзывчив, оттого и шли к нему люди, мололи зерно и тут же разъезжались по своим деревням. Так и жил он один-одинёшенек, никому не нужный, на берегу озера. Дни его проходили однообразно: утром чуть свет встанет, быстро перекусит, чем Бог послал, и целый день работает. И только когда все людские голоса утихнут, он устало сядет на лавочку возле своей мельницы и с грустью смотрит на озеро. Ведь, когда упадут сумерки на озеро, он погрузится в непроглядное, беспробудное одиночество. Так и пролетали его безрадостные дни.
Дед замолчал, посмотрел на притихших ребятишек, ухмыльнулся и продолжил свой рассказ:
– Однажды на мельницу приехала Настенька, восемнадцати зим от роду, сиротка из соседней деревни. Жила она на краю деревни под смешным названием Пчела. Мать-то её хворь лютая замучила, болела она очень, никакие травы не помогали. Раньше ж как, только травами и лечились. Маялась, маялась, да и отошла в мир иной. А отца её медведь в лесу задрал: ушёл он как-то на охоту, да и не вернулся, сгинул совсем. Искали его долго всей деревней, да так и не нашли. В те времена в лесу много людей пропадало, не то заблудятся, не то зверь какой нападёт, никому не ведомо. А ещё у Насти дед старый был, наверно, лет сто ему минуло. От старости тот умом тронулся. Болтал разное, страшные истории придумывал про гиен огненных, про зверей невиданных, про колдовство всякое. Да его никто не слушал, кому охота бреднями старого болтуна голову забивать. Так и он тоже как-то взял и пропал, что с него взять, больной раз был на всю голову. Его даже и искать не стали. Так и осталась Настенька одна-одинёшенька в старой лачуге, что от деда досталась. А из «богатства» остались ей деревянная кровать в углу да древний стол с двумя табуретками. Ещё рыжий конь у неё старый был да телега скрипучая, того и гляди развалится. Вот она и нанималась к своим односельчанам: что привезти, да что увезти. То сено возит, то зерно на мельницу, то с мельницы муку. Да и люди жалели сироту, кто хлеба даст, кто – молока, кто – пшена, а много ей, что ли, надо? Сама Настенька красавица была, ладная, умница, с людьми приветливая, на работу ловкая. Бывало, проснётся чуть свет, наденет свой единственный сарафан, умоет бело личико, карие глазки. Заплетёт волосы в тугую русую косу ниже пояса, попьёт водицы, да и за работу примется. А у сироты, знамо дело, работы – делай, не переделаешь…
