Благородный Хьюго Ффолкс – через два «ф» – был пьян и блевал в вазу. Не в простую вазу, с досадой отметила Сабрина. Прекрасный образец английского фарфора начала восемнадцатого века был оценен в тысячу пятьсот фунтов аукционным домом, который недавно составил каталог предметов антиквариата в Эверслей-Холл.
По сравнению со стоимостью картин, висевших в особняке, среди которых были два полотна Гейнсборо и портрет кисти Джошуа Рейнолдса, полторы тысячи фунтов казались мелочью, но у Сабрины на счету был каждый пенни. Продав вазу, она, по крайней мере, рассчиталась бы с персоналом и с кузнецом.
Ее гладкий лоб прорезала морщина. Почему лошадей нужно перековывать каждые шесть недель? Плата кузнецу, счета от ветеринара, корма и сено превращали Монти в бездонную пропасть, в которой пропадали деньги. Если так будет продолжаться, она не сможет его содержать. Сабрина уже говорила с посредником, и он заверил ее, что она выручит очень хорошие деньги от продажи семилетней чистокровки, но мысль о расставании с Монти была невыносимой.
Она снова обратила свое внимание на Хьюго, который пытался добраться до бара.
– Отведите его на кухню и напоите кофе, – распорядилась Сабрина, обращаясь к приятелю Хьюго.
Жалко, что нельзя позвонить бригадиру Ффолксу и попросить его забрать сына. Родители Хьюго заплатили внушительные деньги за право отпраздновать его совершеннолетие в Эверслей-Холл. Хьюго и пятьдесят его друзей приехали вчера вечером и должны провести здесь выходные. Завтра после завтрака – если кто-нибудь из них будет в состоянии проглотить хоть кусочек традиционного английского завтрака – они смогут посоревноваться в стрельбе по тарелочкам и порыбачить на озере.
Предоставление Эверслей-Холл для проведения свадеб и вечеринок – единственный способ оплачивать астрономические счета по содержанию поместья, пока не вернется ее отец.
Если он когда-нибудь вернется.
Сабрина поспешно отбросила эту внушающую страх мысль, как и остальные тревожные мысли, и улыбнулась пожилому дворецкому, который шел к ней через гостиную, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень неодобрения.
– Пойду-ка я возьму швабру и приберу здесь, мисс Сабрина.
– Я сама все сделаю, Джон. Ты не обязан убирать после гостей.
Она не смогла скрыть грустную нотку в голосе. Ей неприятно было видеть, как к Эверслей-Холл проявляют пренебрежение Хьюго и ему подобные. Эти люди, похоже, считают, что, если у них есть деньги – к которым порой прилагается титул, – это позволяет им вести себя, как животным. Хотя, наверное, считать так – значит нанести оскорбление животным, решила Сабрина, заметив, что одна из девушек закуривает.
– Сколько раз мне придется напоминать, что в этом доме не курят? – пробормотала она.
– Я провожу юную леди в сад, – вызвался Джон. – К вам гость, мисс Сабрина. Некий мистер Дельгадо. Прибыл несколько минут назад.
Сабрина замерла.
– Дельгадо? Ты уверен, что он представился именно так?
Дворецкий был оскорблен.
– Абсолютно. Рискну предположить, что он иностранец. Он сказал, что хочет поговорить с графом Бэнкрофтом.
– С моим отцом? – Сердце Сабрины пропустило удар.
Она сделала глубокий вдох и постаралась призвать на помощь здравый смысл. Имя гостя Дельгадо, но это не означает, что сюда явился Круз. Вероятность этого равна нулю, заверила себя женщина. В последний раз она видела его десять лет назад. День, когда прекратились их отношения, и день, когда она потеряла ребенка, навсегда впечатались в ее память. Апрель неизменно приносил мучительные воспоминания. Тяжесть на сердце усиливали только что появившиеся на свет ягнята, птицы, вьющие гнезда, – куда ни глянь, новая жизнь била ключом, в то время как Сабрина молча оплакивала своего нерожденного малыша.
– Я предложил мистеру Дельгадо подождать в библиотеке.
– Спасибо, Джон.
Шагая по холлу мимо портретов своих выдающихся предков, Сабрина пыталась взять себя в руки. Вполне возможно, загадочный посетитель – журналист, выискивающий информацию о графе Бэнкрофте. А может, Дельгадо – один из кредиторов отца. Видит бог, таких хватает. В обоих случаях помочь она не в силах.
Сабрина понятия не имела, где ее отец, а так как он официально числился пропавшим без вести, его банковские счета были заблокированы. Она израсходовала все свои сбережения, и, если отец не вернется в ближайшее время, ей придется продать фамильное поместье.
Неделей раньше в Бразилии…
– Мы вынуждены взглянуть фактам в лицо, Круз. Со «Старушкой Бетси» покончено. Она отдала нам свои последние алмазы. Больше нет смысла тратить на нее деньги и время.
Круз Дельгадо устремил взгляд оливково-зеленых глаз на своего друга и делового партнера Диего Казорру.
– А я убежден, что «Старушка Бетси» открыла нам не все свои тайны, – возразил он.
Круз не мог вспомнить, кто из них нарек алмазный рудник, который они приобрели шесть лет назад, «Старушкой Бетси», но название прочно прилипло к нему.
– Твоя вера в то, что на глубине имеются залежи алмазов, зиждется исключительно на предположениях, подпитываемых слухами и пьяной болтовней старого шахтера. – Диего заслонил глаза рукой, защищаясь от слепящего бразильского солнца, и оглядел рудник.
Коричневато-желтая земля была твердой. Серебристый блеск вдали указывал на реку, а за ней рос густой тропический лес. На одном берегу реки расположился завод, на котором добывали алмазы из осадочных пород, вымываемых в русло. Но лучшие алмазы были скрыты под землей и могли быть подняты на поверхность только с помощью людей и оборудования.
– А я верю Хосе, что существует другой рудник или по крайней мере ответвление от основной жилы, – сказал Круз. – К тому же отец сказал мне незадолго до смерти, что граф Бэнкрофт обнаружил старинные чертежи, на которых изображены штольни, и они залегают глубже, чем наши разработки.
Круз снял шляпу и убрал влажные от пота волосы со лба. Как и Диего, он был высок, его мускулистое телосложение было результатом многолетнего тяжелого труда в горнодобывающей промышленности. Оба мужчины загорели до черноты. У Круза были черные волосы, а у Диего темно-русые – доказательство того, что его отец европеец. Это было все, что Диего знал о человеке, который соблазнил его мать и бросил, когда она забеременела.
Круз и Диего дружили с детских лет. Они росли в пользующейся дурной славой фавеле
