До недавнего времени я старалась не писать о любви, может быть где-то и было, но только вскользь.
Не люблю эти сопли. Боюсь, что не смогу подобрать средств выразительности, чтобы выбить у читателя слезу или хотя бы сочувствие.
Но одна история, впечатлившая меня еще в юности, сейчас вызывает писательский зуд.
История банальная, полная, в прямом смысле, бытовухи. Она взбудоражила когда-то всю общественность в моем маленьком городке.
К сожалению, я знаю мало подробностей: только общая компания, только один разговор по душам и слухи…
Поэтому мой рассказ всего лишь по мотивам той красивой, на мой взгляд, но несчастной юношеской любви.
Дело происходило в годы неспокойные, почти революционные, когда страна потеряла свои морально-этические нормы, а индивидуальная ответственность за внутренний нравственный стержень в людях еще не сформировалась.
Что уж тут говорить про живущих в такой период подростков?
В силу возраста и максимализма все, что проникает в их жизнь, воспринимается страстно; реакция в их молодых организмах возникает незамедлительно.
Такие разные и такие близкие мальчик Момо и девочка Тай жили в трущобах…
Они были знакомы, ходили в один магазин, смотрели на одни и те же сараи из окон. Но знаете, как бывает, никто из них внимания друг на друга не обращал.
Тай еще училась в старших классах, планируя через полтора года поступать в школу Полиции.
Момо работал в местной мастерской и был прирожденным слесарем. Мотоциклы, сопротивлявшиеся опытным коллегам, послушно урчали, выходя из-под его рук.
На серьезную работу, хозяин, правда, его не брал. Не мог взять на весь день, потому, что Момо не исполнилось даже восемнадцати, надо было доучиться. Но среди своих товарищей: Макса, Изюма, Стрелка – слесарей со стажем – мнение этого практиканта уже имело значение.
Целыми днями, а бывало и ночами, Момо пропадал на работе. А когда хотел отдохнуть, брал восстановленную им технику и гонял по пустынным ночным улицам.
В колледже он почти не появлялся. Там у него не было никаких интересов: ни друзей, ни девушки, в отличии от сверстников.
Он, вообще, общался в другом кругу, а девчонок считал дефективными: сю-сю-сю, лю-лю-лю, бантики-цветочки… Дуры!
В его друзьях водились только реальные пацаны из мастерской в трущобах. Старше и опытнее во всех вопросах. Но когда они собирались вместе, все были равны! Одевался кто-как хотел, пахло машинным маслом, потом и перегаром. Никто никого не стеснялся.
С ними Момо в зарослях тростника между рекой и дорогой пил крепкое, разговаривал на их слесарном языке, стрелял из пневматики по пивным банкам.
А по утрам, показывая родителям, что он спешит на учебу, собирался и быстро убегал из дома, чтобы не врать в ответ на неудобные вопросы.
Он не любил врать родителям, и, в принципе, не любил никому перечить. Он не хотел жить, как все, но был неформалом тихим, не агрессивным. Ему легче было уйти от разговора, чем защищать свою точку зрения.
Убегая, как будто на учебу, Момо не мог пойти сразу в мастерскую, сначала надо было переждать время, пока еще спит хозяин.
Приходилось тусоваться в заброшенных сараях. Зимой холодно, согревает только курево. Сарай метра три – можно походить, поприседать, но через щели прорывается сырой холодный ветер, пробирает до косточек, в нос бьет запах заплесневелых ободранных обоев.
