Прелюдия
2055, Лагерь Роузуотер
Эрик
Я – не наемный убийца.
Я хотел бы прояснить это сразу, хоть моя история и начинается с того, что я чищу пистолет и уже разобрал и почистил винтовку, намереваясь убить человека. Приказ.
Для большинства африканцев сенсационное обнаружение в Лондоне прибывшего на метеорите пришельца и его уход под землю почти ничего не значили. Наши жизни изменились не сильно. Только теории заговора стали поинтереснее, вот и все. Чашка риса по-прежнему стоила дорого.
Даже когда мы потеряли Северную Америку, Россия и Китай, отталкивая друг друга, поспешили заполнить властный и экономический вакуум. Чашка риса стала еще дороже.
Но теперь пришелец переместился сюда, в Нигерию, и это – по крайней мере, для меня – означает внесудебную казнь.
Я рядом с командирской палаткой и транслирую белый шум, как меня учили. Ботинки облепила грязь, через которую пришлось пробираться. Даже сейчас, стоя по стойке «смирно», я утопаю в ней примерно на дюйм и хлюпаю, переступая ногами. В палатке приглушенно спорят мужчина и женщина; голос женщины мне знаком и звучит увереннее. Слышится шорох, и мужчина выбегает из палатки – а может быть, его вышвыривают. Он спотыкается, восстанавливает равновесие. Одергивает рубашку. Как и я, он худ, подвижен, его по-армейски стриженные волосы только начинают отрастать. А еще, как и я, он транслирует белый шум, и мы нащупываем сознания друг друга почти одновременно, что впечатляет, поскольку его до сих пор захлестывают эмоции из-за спора. Мы встречаемся взглядами.
Он кивает в знак приветствия.
– Тебя Данлади обучал? – спрашивает он.
– Хренов Данлади, – отзываюсь я.
– Он единственный, кто хоть чего-то стоит.
Купол за его спиной начинает светиться, а потом потрескивать, сначала ганглий, потом все остальное. Сегодня ветрено, но недавно прошли дожди и пыли почти нет. У лагеря Роузуотер два режима существования: пыльная буря и грязевая ванна. До нас доносится запашок открытого канализационного стока. Я чувствую, как этот парень прощупывает мой разум – пытливо, на самой грани вежливости. Я понимаю, что он сильнее меня, и выставляю все свои защитные стены.
Выражение его лица не меняется, но он протягивает мне руку.
– Кааро, – представляется он.
– Эрик.
– Вольно, Эрик. Ты откуда?
– Лагос и Йобург. – Как бы коротко я ни стригся, люди замечают, что я лишь наполовину черный. Некоторые видят в этом маркер привилегированности и пытаются мной воспользоваться.
– Что ж, Эрик-из-Лагоса-и-Йобурга, будь осторожен. Она в отличной форме.
Он уходит в сумерки и вскоре теряется в собравшейся вокруг барьера толпе. Я все еще гадаю, кто он такой, когда женщина велит мне войти.
Я не знаю, как к ней обращаться, поэтому просто говорю:
– Мэм.
Она не представляется, но я знаю, что она – глава Отдела сорок пять. О45 – не из тех государственных учреждений, о которых вы слышали. Он подконтролен лично президенту, его штат невоспетых агентов занимается экстраординарными явлениями, а люди вроде меня либо служат ему в качестве хищников, либо становятся его добычей. Изначально О45 спасал обвиненных в ведьмовстве от фундаменталистских церквей, а теперь занимается любыми инопланетными феноменами. Эта женщина недавно на своем посту, но держится так, словно рождена для него. Ее зрачки и радужки черны как уголь, и выносить этот взгляд непросто, поэтому я отвожу глаза. В палатке прохладно и сухо. Я в носках, потому что глава О45 требует оставлять обувь снаружи. Ее приземистый телохранитель стоит в двух шагах за спиной начальницы, сцепив руки на пиджаке поверх галстука.
– Ты знаешь, почему ты здесь? – спрашивает она.
– Мне велели явиться в ваше распоряжение.
Она улыбается, но губы ее не разжимаются и взгляд остается прежним.
– Мне нужно, чтобы ты нейтрализовал проблему.
Она носит свое богатство, как оружие, – так европейцы когда-то носили мечи: оно, очевидно, бросается в глаза, напоминает окружающим о ее статусе, намеренно безвкусно, особенно заметно в лагере Роузуотер, особенно эффективно против менее удачливых подчиненных. Таких, как я.
Я не знаю, о чем она говорит.
– Проблему, мэм?
– Ты знаешь Джека Жака?
– Нет, мэм.
– А хоть кого-нибудь в Роузуотере знаешь?
– Нет, мэм. Я прибыл сюда сразу после начальной подготовки. До этого я жил в Лагосе.
От нее не исходит никаких мыслей. Меня о таком предупреждали. У больших шишек есть способы защиты.
– Джек Жак – возмутитель спокойствия, – говорит она. – Большинство считает его клоуном, но я вижу, к чему он стремится. Его нужно остановить. Президент хочет, чтобы его остановили.
Подумав, что от меня требуется его арестовать, я воодушевленно киваю. Мне очень хочется показать О45, чего я стою. Я буду соблюдать инструкции до последней буквы, потому что это мое первое задание. Телохранитель выходит вперед и достает приказ, на котором стоит президентская печать, – документ, для открытия которого требуется отпечаток моей ладони и присутствие моего имплантата.
Первым делом я вижу гладкое, без единой морщинки, лицо чернокожего мужчины, глядящего прямо в камеру; в его глазах есть намек на улыбку, но едва заметный – так ребенок сдерживает смех, фотографируясь на паспорт. На вид Джеку Жаку под тридцать, он красив и выглядел бы женоподобным, если бы не квадратная челюсть. Губы у него толстые, но мне кажется, что они уместнее смотрелись бы на женском лице.
– Я предоставлю тебе самому ознакомиться с деталями, – говорит моя начальница. – Не подведи меня.
Они с телохранителем покидают палатку с противоположной стороны, а я – с той, с которой вошел.
Где твой табельный пистолет?
У меня в палатке.
Сдай его интенданту. На этом задании тебе нельзя пользоваться служебным оружием. Сможешь добыть другой?
Не думаю, что мне понадобится стрелять.
…Эрик, в чем, по-твоему, заключается твое задание?
Я смогу задержать его и без…
«Задержать»?
Она сказала…
Если под словом «задержать» ты не подразумеваешь «сделать так, чтобы он больше никогда не двигался», значит, тебе нужно внимательнее читать приказы.
О Джеке Жаке известно немногое. Предполагается, что это имя – псевдоним. Жак появился в лагере Роузуотер примерно через месяц после возникновения инопланетного купола. Первый раз он упоминается в документах в связи с его арестом ребятами из армии. Обвинений не предъявлено. Судя по всему, он трепал языком. Плохая документация. В одном месте говорится, что он отказывался называть свое имя на протяжении двадцати четырех часов. Читая между строк, я предполагаю, что его могли пытать. После освобождения вокруг всего купола начали появляться листовки – дешевые, черно-белые, напечатанные на дрянной бумаге:
