Ты помнишь: поникшие ивы
Качались над спящим прудом;
Томимы тоской, молчаливы,
С тобой мы сидели вдвоем.
В открытые окна глядели
К нам звезды с высоких небес;
Вдали соловьиные трели
Поля оглашали и лес.
Ты помнишь – тебе я сказала:
Мы много любили с тобой,
Но светлых часов было мало
Дано нам суровой судьбой.
Узнали мы иго неволи,
Всю тяжесть житейских цепей,
Изныло в нас сердце от боли;
Но скрыли мы боль от людей.
В святилище наших страданий
Не дали вломиться толпе, –
И молча, без слез и рыданий,
Мы шли по тернистой тропе.
Ты помнишь минуту разлуки?
О, кто из нас думал тогда,
Что сердца забудутся муки,
Что рану излечат года,
Что страсти былые тревоги,
Все бури поры прожитой,
Мы, встретясь на новой дороге,
Помянем насмешкою злой!
А. Плещеев
– Пап, но ты же говорил, что мне сперва нужно окончить институт, а там уже решим со свадьбой?
– Викусь, ну какая разница! Годом раньше годом позже, – вмешалась Лариса, сидевшая на диване. На ней был короткий бежевый жакет и прямая черная юбка, которая едва прикрывала колени. На груди висели очки на золотистой цепочке, а каштановые с рыжим отливом волосы были присобраны сзади в строгий высокий пучок, впрочем, как всегда. Лара себе не изменяет.
– Вик, если ты не хочешь и сомневаешься…
– А с чего бы ей сомневаться? – снова перебила папу Лариса и, соскочив с дивана, продолжила. – Любая девушка была бы рада оказаться на ее месте. Стас – образованный, обеспеченный, ты ни в чем не будешь нуждаться.
Я уже собиралась возразить, но папа меня опередил:
– Лар, погоди. Оставь нас.
– Ну, хорошо-хорошо, – отозвалась она и, всплеснув руками, торопливо покинула кабинет, в дверях, добавив. – Только не засиживайтесь, через двадцать минут будем ужинать.
– Вик, ещё раз повторюсь, если ты не хочешь…
– Не то чтобы не хочу… Это немного неожиданно и поспешно. Мы же со Стасом толком друг друга не знаем. Да и виделись всего-то пару раз.
– Ну, теперь-то вы будете встречаться чаще. Да и с Маргаритой вы давно дружите.
– Дружим…
– Ну вот, – и папа похлопал меня по плечу. – Значит, ты согласна?
Я подняла глаза и взглянула на него: он был настроен добродушно и смотрел с нежностью и пониманием. Но меня раздирали сомнения, а на языке вертелись слова: «Не делай этого! Не делай!» Да и папа дал понять, что я могу и не соглашаться, но я почему-то утвердительно кивнула в ответ.
– Вот и славно! – и папа, не скрывая радости, обнял меня. – А теперь пойдём ужинать, не то Лара нас заждётся.
Я снова кивнула в ответ, и мы с ним направились в столовую, где уже вовсю хозяйничала Лариса. Увидев папу, она с ним переглянулась, и мгновенно её лицо расплылось в улыбке. «И зачем я согласилась, – корила себя. – Я же не люблю Стаса. Во время тех нескольких коротких встреч, что мы провели вместе, он ни разу не дал понять, что я ему хоть немного нравлюсь, он был холоден, как лёд. Хотя… может, я преувеличиваю. Нет, но и он не вызывает во мне ни капли интереса. Да, он красив, по-своему умён, мечта любой девушки. Хотя… может, папа и прав, может, мои выводы преждевременны, возможно, если мы узнаем друг друга получше…»
– А почему я об этом ничего не знала? – и Августа толкнула меня плечом.
– Я тоже об этом узнала только перед ужином, – растерянно ответила я, но Августа, ничего не заметив, весело продолжала:
– И когда свадьба?
– Скорее всего, в августе или в сентябре, – отозвался папа.
– Тут-то осталось всего четыре месяца! – удивилась Августа.
– Именно, поэтому нам нужно будет поторопиться с приготовлениями, – произнесла Лара.
– Кстати, о праздниках. Демьяновы годовщину свадьбы всё-таки решили отмечать за городом.
– За городом? – удивлённо переспросила Лариса. – Они же хотели в городе.
– Хотели, но передумали.
Лицо Ларисы искривилось от недовольства. «Как же она не любит дачу! А вот маме всегда была больше по душе загородная жизнь, она мечтала, что на старости лет поселится на даче, будет выращивать цветы и нянчиться с внуками». А Лариса тем временем продолжала причитать и жаловаться на то, сколько неудобств это создаст. Зато я обрадовалась: это замечательная возможность пописать и навестить бабушку.
***
Ранним субботним утром мы выехали на дачу. Погода благоволила: утро выдалось ясное, воздух был наполнен свежестью и ароматом цветущих садов, а молодая трава отдавала ярко-изумрудными переливами. Повсюду слышалось чириканье воробьев. Вид оживающей природы после зимней спячки не мог не радовать. Хотя на душе все равно было тоскливо. Впрочем, чему я удивляюсь, со мной всегда так: когда я вспоминаю о маме. Она очень любила наш загородный дом, и он словно любил ее. Небольшой кирпичный дом с мансардой с маленьким огородиком и садом, который разбили мама с бабушкой и который уходил вглубь и сливался с парком. Последние месяцы жизни мама провела там, похоронить ее, она попросила тоже там…
Дорога заняла минут сорок и пролегала через несколько деревень, и чем дальше мы отдалялись от города, тем чаще моему взору попадались цветущие яблони и груши. В голове я уже рисовала цветущую яблоню в нашем саду, которую мы посадили вместе с бабушкой. «Бабушка!.. – резко подумалось о ней. – Как она там? По словам Вари, ее состояние стабильное без изменений».
По приезду я быстро поднялась в свою комнату. В ней как всегда царили чистота и порядок, а на подоконнике красовался букет из свежесрезанных тюльпанов и нарциссов. «Ах!.. – невольно вырвалось у меня, и я вдохнула их аромат. – Надо будет обязательно поблагодарить Варю. Она никогда не забывает порадовать меня свежесрезанным букетиком». Не теряя времени, я быстро присела на кровать и, достав блокнот, сделала небольшой набросок. «Хорошо получилось!» – и довольная вышла из комнаты, чтобы, наконец, проведать бабушку.
Дверь в ее спальню была плотно заперта. Я осторожно надавила на ручку и тихо вошла. В нос сразу ударил запах лекарств и камфары. Окна были пришторены, и в комнате царил полумрак. Бабушка спала. Я присела на стул, который стоял у изголовья ее кровати, и взяла за руку. Невольно из глаз покатились слезы: трудно видеть её в таком состоянии, особенно после долгой разлуки. Она похудела, лицо осунулось, а морщины изрешетили кожу на лбу и щеках. Когда слёзы закончились, я склонила голову к ней на подушку и принялась рассказывать обо всём, что со мной произошло с тех пор, как мы не виделись. Когда и слов не осталось, я ещё немного посидела с ней, невольно наблюдая за ее дыханием. Дышала она еле заметно, тихо-тихо. Из коридора время от времени доносились скрип то открывающейся, то закрывающейся двери и громкие возгласы Ларисы: она была чем-то недовольна, но и им было не под силу потревожить бабушкин сон. Поцеловав ее на прощание, я ушла к себе. Достала мольберт, разложила краски и, присев на то место, где сидела прежде, принялась за работу. Три часа, и картина готова. Раздался стук, и в дверном проёме, не дожидаясь ответа, показалась Августа.
