1
После недельных учебных сборов, закончившихся на полигоне, генерал-майор Мельников возвращался в свою дивизию. Степь размашисто качалась в ветровом стекле газика. Плохо накатанную дорогу с обеих сторон сжимали плотные гривастые ковыли. На рыжих, выгоревших холмах миниатюрными парашютиками круглились кусты сизой верблюжьей колючки. Был на исходе август, но солнце пекло, как в разгар лета.
Мельников мог бы поехать другой дорогой, которая была гораздо короче, но ему хотелось непременно завернуть в Степной гарнизон и познакомиться с новым командиром, прибывшим три дня назад в мотострелковый полк.
В глубине кузова, полузакрыв глаза, дремотно покачивались полковник Жигарев – начальник штаба дивизии – и подполковник Нечаев – начальник политотдела. Утомленные жарой и однообразием степного пейзажа, они молчали. Но Мельников знал, что мысли спутников так же неспокойны, как и его, – им всем предстояла большая и сложная работа. О ней командующий войсками округа сказал: «Считайте, товарищи, что мы выходим на новые позиции. И хотя разведка проведена, обстановка выяснена, неожиданности могут быть всякие».
Мельников думал о большой ответственности, которая ложилась на него самого и на весь офицерский состав дивизии.
Конечно, готовя ракетчиков в предельно короткий срок к серьезному экзамену, Мельников понимал: гладко все не пройдет, какие-то изъяны будут. Однако того, что произошло на полигоне, комдив не ожидал.
Все действия операторов при подготовке расчетных данных для пуска были точными, наведение ракеты в цель и пуск прошли успешно, а выбор и оборудование стартовой и запасной позиций затянулись. Излишне суетливо действовали расчеты при объявлении воздушной тревоги, когда над позициями нависла угроза появления неприятельского десанта, иногда терялись даже. По этому поводу командующий сердито заметил:
– Странно, странно, товарищи ракетчики. В одном вы молодцы, преуспели. Спасибо за труды. В другом же явно сели на тормоза. Самооборону, похоже, вы недооцениваете. Никак не ожидал. Разберитесь немедленно.
Перед отъездом с полигона, когда пусковые установки были уже в походной колонне, Мельников спросил майора Жогина, ракетное подразделение которого участвовало в показных пусках, как он сам расценивает замечания командующего.
– Но мы же в главном успеха добились, товарищ генерал, – с беспечной невозмутимостью ответил Жогин. – У ракетчиков своя специфика. Им трудно быть одинаково сильными во всем.
– Трудно – не значит невозможно, – строго заметил Мельников и, направившись к своей машине, сказал водителю: – Поехали, Никола!
Шофер был из молодых солдат, недавно призванный в армию. Поначалу Мельников называл его по фамилии – Ерош. Потом, даже не заметив, как это произошло, стал называть по имени. Уж очень этот юный симпатичный украинец походил на сына Мельникова Володю, который после окончания Московского медицинского института все реже появлялся в родительском доме.
Сейчас, глядя на Ероша, Мельников невольно подумал, как все-таки быстро летит время. Кажется, совсем недавно спешил он отправить семью с Дальнего Востока в центр России, чтобы избавить сына от вызванной резким морским климатом туберкулезной интоксикации и успеть устроить в первый класс на новом месте. И вот Володя уже хирург, работает где-то под Воркутой. Когда он сообщил родителям, что собирается поехать в этот далекий край, мать замахала руками: «Что за глупая выдумка! У тебя же может обостриться старая болезнь. Нельзя тебе жить у моря ни в коем случае». А сам Мельников решением сына остался доволен. Конечно, о старой сыновней болезни и он втайне подумывал, перелистал тогда не одну медицинскую книжку, но ему нравилась настойчивость Володи: решил стать хирургом – стал, задумал уехать на Север – уехал без всяких колебаний.
Что-то похожее было и в характере Николы Ероша. Другой бы на его месте, наверное, радовался, что возит командира дивизии. А этот считает себя чуть ли не самым обиженным. Правда, напрямую Никола ни разу об этом не говорил, но Мельников видел, как завидует Никола ребятам, которые вместе с ним пришли в дивизию и уже стали пулеметчиками, артиллеристами, заряжающими на танках, ракетчиками. Вот и сегодня на полигоне он заметил, как вспыхнули и заискрились глаза Ероша в момент выхода пусковых установок на рубеж пуска.
«Мальчишка ты, мальчишка, – улыбнулся Мельников, следя за каждым движением Ероша. – Да знал бы ты, какая нелегкая работа у водителя комдивской машины в боевой обстановке». Но тут же, согнав улыбку, спросил:
– А что, Никола, степь наша, пожалуй, родня Украине?
– Хиба ж можно равнять, товарищ генерал! – воскликнул Ерош. – У нас на Полтавщине трохи проедешь – хутор, еще трохи – снова хутор. А тут, як в космосе, ни конца ни краю.
Полковник Жигарев из глубины кузова шутливо заметил:
– Это ж вашему брату шоферам на руку. Зажмурился и жми без боязни. Никаких тебе дорожных знаков.
– Кому, может, и на руку, не знаю. – Водитель грустно вздохнул, неторопливо смахнул ладонью капельки пота с лица.
– А вам, значит, степь не по душе? – добродушно спросил Мельников.
– Не в том, товарищ генерал, дело. Просто обидно: до армии шоферил, в армии тоже. Хиба ж я неспособный?
Жигарев толкнул Нечаева в бок:
– Вы слышите, Геннадий Максимович, о шоферах-то как? Выходит…
Но договорить не успел, потому что с ближнего кургана взмыл навстречу машине огромный темно-бурый беркут, и Жигарев восхищенно вытянул руку:
– Глядите, глядите! И не боится.
Шофер перевел машину на малую скорость.
Беркут степенно выровнял свои огромные крылья и несколько секунд парил в синеве, не отклоняясь от дороги. Пернатые доспехи его переливались под косыми лучами солнца.
Когда птица нехотя отвалила в сторону, из ковыля выскочил сурок. Он косолапо перебежал через дорогу и, встав на задние лапы, со смешным любопытством уставился на машину.
– Так вот за кем охотился беркут! – воскликнул Жигарев. – А мы помешали.
– Выходит, спасителями для сурка оказались, – сказал Мельников и, возвращаясь к прерванному разговору, спросил водителя: – А вам, Никола, в ракетчики хочется?
Ерош улыбнулся.
– Ну-ну, признавайтесь, Никола!
– Хиба ж кому не охота, товарищ генерал, – со смущением ответил Ерош.
– Смотрите-ка, значит, прикипели вы к ним основательно!
Вид на Степной гарнизон открылся сразу, как только газик вымахнул на каменистую, похожую на спящего верблюда высоту и словно повис над окружающей местностью. Заблестели под солнцем крыши строений. Вышка стрельбища вытянула к небу свою петушиную шею. Будто из земли выросли проволочные ежи, надолбы, железобетонные конусы изрезанного тяжелыми гусеницами танкодрома.