Гайд-парк, Лондон
8 апреля 1912
Она стояла на коленях и плакала, а он тем временем судорожно оглядывался по сторонам. Как он и предполагал, парк в это время суток был совершенно пуст. Утренние пробежки в моду пока не вошли, а для бродяг, которые ночуют на лавочках, скромно прикрывшись газеткой, было ещё слишком холодно.
Он осторожно завернул хронограф в платок и положил его в рюкзак.
Она опустилась на сиренево-жёлтый ковёр из отцветших крокусов и прислонилась спиной к одному из деревьев, украшавших северный берег озера Серпентин.
Плечи её сотрясались от рыданий. Этот безутешный плач был похож на стон зверя, попавшего в ловушку.
Ему было невыносимо тяжело видеть её в таком состоянии. Но он уже успел убедиться, что самое разумное – это оставить её в покое. Поэтому он просто присел рядом на траву, влажную от утренней росы, окинул взглядом гладкую как стекло поверхность воды и стал ждать.
Он ждал, когда её боль притупится. Но сердце подсказывало ему, что эта боль останется с ней навсегда.
Он чувствовал себя таким же несчастным, но изо всех сил пытался этого не показывать.
Не стоит ей сейчас тревожиться ещё и о нём.
– А бумажные платочки уже изобрели? – наконец пробормотала она и подняла на него своё заплаканное лицо.
– Не знаю, – сказал он. – Могу предложить тебе настоящий шёлковый платок, с оборками и монограммой. В духе времени.
– «Г.М.». Ты что, украл его у Грейс?
– Она сама мне дала. Можешь сморкаться, сколько хочешь, принцесса.
Когда она возвращала ему платок, на её лице появилась слабая улыбка.
– Кажется, теперь его придётся выбросить. Прости.
– Да ну, перестань. В этом времени платок можно высушить на солнышке и потом использовать ещё раз, – сказал он. – Главное, что ты больше не плачешь.
На глаза ей снова навернулись слёзы.
– Мы не должны были оставлять её в беде! Мы нужны ей! Мы не знаем, сработал ли наш план, и у нас нет никакой возможности проверить это.
Её слова больно ранили его.
– Мёртвыми мы бы ей точно не пригодились.
– Наверное, мы могли бы скрываться с ней за границей, под чужими именами. Пока она не подрастёт…
Он прервал её тираду и обречённо покачал головой.
– Они бы нашли нас где угодно. Мы ведь обсуждали это с тобой уже тысячу раз. Мы не бросили её в беде, мы сделали единственно правильный выбор: мы помогли ей пожить некоторое время в безопасности. Хотя бы до шестнадцати лет.
Она молча посмотрела на него. Где-то вдалеке послышался цокот копыт, со стороны дороги донеслись голоса, хотя вокруг было ещё совсем темно.
– Я знаю, что ты прав, – сказала она наконец. – Но мне так больно осознавать, что мы её никогда больше не увидим, – она вытерла слёзы.
– По крайней мере, скучать нам не придётся. Рано или поздно они разыщут нас в этом времени и пришлют за нами хранителей. Он так просто не сдастся и не уступит нам хронограф.
В её глазах блеснула жажда приключений. Он заметил это и слабо улыбнулся: значит, теперь она понемногу успокоится.
– А вдруг нам всё-таки удалось его провести, или, может, тот второй экземпляр выйдет из строя. Тогда он останется ни с чем.
– Да, хорошо бы. Но если этого не случится, то мы будем единственными, кто сможет ему помешать.
– И потому мы поступили правильно.
Он встал и отряхнул джинсы от травы и грязи.
– А сейчас нам пора. Тут так мокро, а ты совсем себя не бережёшь, – он помог ей подняться и нежно её поцеловал.
– Что будем делать? Поищем укрытие для хронографа?
Она нерешительно перевела взгляд на мост, который отделял Гайд-парк от Кенсингтон-гарден.
– Да. Но сначала мы найдём тайник хранителей и заберём деньги. Тогда мы сможем купить билет до Саутгемптона. Оттуда в среду отправляется «Титаник».
Она засмеялась.
– Вот, значит, как я должна себя беречь! Ну что ж, поехали!
Он был так счастлив снова слышать её смех, что не мог удержаться от нового поцелуя.
– Я тут подумал… Ты знаешь, что капитаны кораблей имеют право заключать браки, когда выходят в дальнее плавание? А, принцесса?
– Ты что, хочешь, чтобы мы поженились? На «Титанике»? Ты с ума сошёл!
– Но это же так романтично!
– Особенно айсберг – такая романтичная штучка, – она положила голову ему на грудь и спрятала лицо в его куртку. – Я так тебя люблю, – прошептала она.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Да, – сказала она, всё так же пряча лицо на его груди. – Но только если мы не поедем дальше Квинстауна.
– Готова к следующему приключению, принцесса?
– Если ты готов, то готова и я, – тихо сказала она.
Неконтролируемое путешествие во времени характеризуется следующими симптомами: за несколько минут, часов или даже дней до прыжка появляется чувство головокружения и тошноты, дрожь в ногах. Многие носители гена жалуются также на мигрень. Первый прыжок во времени – инициация – происходит на семнадцатом году жизни путешественника.
Хроники Хранителей, Том второй, Общие положения.
Впервые я почувствовала это в понедельник за обедом в школьной столовой. На миг в животе что-то сжалось, появилось такое чувство, будто я взмываю ввысь на американских горках. Это продолжалось лишь пару секунд, но их хватило, чтобы перевернуть прямо на школьную форму тарелку картофельного пюре с подливкой. Вилка и ложка полетели на пол, а тарелку я едва успела подхватить.
– Всё равно еда сегодня такая мерзкая, как будто её с пола по тарелкам раскладывали, – пыталась меня утешить моя подруга Лесли пока я пыталась убрать за собой это безобразие. Ясное дело, вся столовая только на меня и глазела.
– Хочешь, можешь и мою порцию размазать по блузке.
– Нет уж, спасибо.
Школьная форма в Сент-Ленноксе как раз была такого цвета картофельного пюре, но пятно всё равно сразу бросалось в глаза. Я застегнула надетый поверх блузки голубой пиджак.
– Так-так, должно быть, малышка Гвенни снова забавляется со своим завтраком? – насмешливо протянула Синтия Дейл. – Только не вздумай садиться возле меня, грязнуля!
– Ну, конечно, Син! Так я рядом и сяду!
К сожалению, со мной в последнее время постоянно случаются всякие неприятные истории во время еды. Вот только на прошлой неделе фруктовое желе выплеснулось из формочки и приземлилось прямо на спагетти карбонара одного пятиклассника. Ещё неделю тому назад перевернулся мой вишнёвый сок, и у всех за столами был такой вид, будто они одновременно заразились корью. А как часто я окунала во всевозможные соки и соусы дурацкий галстук, который мы тоже обязаны носить – и не сосчитать.
Вот только голова при этом не кружилась ни разу. Хотя, может, просто показалось. Последнее время у нас дома слишком уж часто говорят о головокружениях. Но я тут не при чём, речь о моей кузине Шарлотте. Вот она сидит рядом с Синтией, как всегда страшно красивая и неприступная, занята своим картофельным пюре. Вся семья ждала, когда же у Шарлотты начнутся головокружения. Иногда леди Ариста, моя бабушка, теребила её каждые десять минут вопросом, не почувствовала ли Шарлотта себя как-нибудь необычно. В перерывах вступала моя тётушка Гленда, мама Шарлотты, и спрашивала точь-в-точь о том же. И каждый раз, когда Шарлотта отвечала, что с ней всё в порядке, леди Ариста поджимала губы, а тётя Гленда вздыхала. Иногда наоборот: тётя поджимала губы, а вздыхала бабушка. Нам, остальным членам семьи – моей маме, сестре Кэролайн, брату Нику и бабушке Мэдди, – вся эта ситуация порядком надоела. Никто не спорит, любопытно, конечно, кому же из нашей семьи достался ген путешественника во времени, но с годами все уже заметно подустали от ожиданий. Весь этот балаган вокруг Шарлотты давно уже сидел в печёнках. Сама же она по обыкновению прятала свои чувства за таинственной улыбкой Моны Лизы. Я бы на её месте тоже не знала, радоваться или огорчаться, что это злосчастное головокружение никак не приходит. Хотя… нет, я бы радовалась. Я-то человек робкий, нерешительный. Люблю спокойствие.
