В этом проклятом месте холодно и мерзко. Повсюду ни единого проблеска света. Сколько времени прошло с тех пор, как меня бросили в эту непроглядную тьму? Год? Месяц? Или один день, но тянущийся вечность, словно бесконечная изощрённая пытка? Кто знает. Я – точно нет. Боль въелась в тело, как запах гниющей крови. Я уже и не помню, что может быть иначе. Как я выгляжу со стороны? Страшно представить. Руки едва шевелятся. На исхудалые плечи давит шлем в форме птичьей головы. Как иронично – ведь прежде меня называли Белым Соколом. Эти аристократы – мастера насмешки. Величие для них – лишь маска, которую они носят с гордыней, почитаемой за гордость. Сильные мира сего… Как же я их ненавижу. И как жажду стать одним из них.
Жажду? Нет… Уже жаждал. Теперь мои стремления лежат в руинах, как и я сам – от былого Гриффита осталось так мало. Лишь одно воспоминание вспыхивает, словно молния в ночи. Оно снова и снова накрывает меня калейдоскопом чувств: злоба, дружба, ревность, бессилие, сожаление, нежность, скорбь… Над этим вихрем жестоких эмоций неизменно витает тоска, и иногда она заглушает всё. В такие моменты моё измученное тело кажется невесомым: меня поднимает с грязного пола и бросает из стороны в сторону, ведь мне не за что уцепиться в сердце бури. Раз за разом я мычу одно имя – Гатс. Мой меч, орудие, единственный друг и злейший враг. Он – истинная причина моего падения. Я должен всем сердцем ненавидеть его, но воспоминание о нём – единственное, что удерживает меня в мире живых.
Я гол. Меня лишили всего, даже кожи. Но каждый раз, когда кажется, что забирать больше нечего, приходит палач короля и доказывает обратное. Горбун, покрытый коростой и наростами, жалкий шепелявый садист. Его вонь чувствуется раньше, чем скрипят несмазанные дверные петли камеры. Я никогда не считал себя трусом, но гордость у меня давно забрали. Наверное, это была моя первая потеря. Теперь я дрожу. Жмусь к влажной холодной стене, отталкиваясь исхудалыми непослушными ступнями от шершавых каменных плит, покрытых испражнениями, гнилью и плесенью. Он рассек сухожилия на моих лодыжках, и я не могу стоять, лишь ползать. А разрезанные запястья висят как плети, и я не могу защитить себя. Я его кукла и уже смирился с этой судьбой.
Сломался. Это случилось, когда он отрезал мне язык и повесил его себе на шею как трофей. Я шевелил прижжённым обрубком внутри рта и гадал: кто я теперь без голоса? Без возможности приказывать и вдохновлять? Немой владыка – зрелище ещё более жалкое, чем калека-воин. Сама природа не терпит столь нелепых созданий. А общество – и того хуже: оно истребляет всё слабое и иное. И меня тоже ждёт та же участь – стать ничем. Прахом, который вернётся к праху.
