Никто не знает, откуда на нашем вокзале появился новый железнодорожный путь с небольшим прямоугольником бетонной платформы. История такова: ещё вчера на земле позади центрального вокзала красовалась лишь грубая галька, а уже сегодняшним утром новенькие рельсы блестят под июльским солнцем. Власти заявления никакие не делали, стараются этот вопрос игнорировать, как могут. То попыхтят на расспросы журналистов, то тугую петлю галстука приослабят, то к стакану с водой присасываются. Да и ажиотаж людской какой-то тихий был к этому феномену, совсем не свойственный людям. На огни в небе целыми городами с открытыми ртами и криками выбегают, селфи делают, видео пишут. А тут тихо как-то всё, шепотом друг у друга спрашивают. Оно и понятно – электропоезда техническим чудом быть перестали давно уже. Всё это словно тайна какая, мистерия получается. Что за путь такой, новый? Почему открытия не было официального? И почему на этом пути ни один поезд уже месяц не запланирован?
А ответом на все вопросы была лишь тишина.
Поначалу.
Догадки, конечно, у каждого имелись, но вслух не озвучивались. Самыми популярными были теории о правительственном заговоре или о войне. Скорый путь для эвакуации. Дорога для перевозки особо радиоактивных отходов или самых жутких бомб массового уничтожения. Шпионские пути. Да что угодно – у сильнейших мира сего много грязных секретов.
А самым странным было то, что куда ведут эти пути железнодорожные, отследить никто не мог. Вроде идёшь по шпалам, идёшь, за город уже утопал, лесочек начался. Отвлекся на мелочь какую, глаза оторвал от пути, возвращаешь – бац – словно и не было его. Лишь поросль зелёная под ногами мнётся. Разворачиваешься – и позади ни рельсов, ни шпал – один лес девственный. Так и возвращаешься в город ни с чем, раздражённый и ещё больше запутанный.
Но примерно через два месяца, без объявления войны и особых фанфар, к платформе подъехал состав. Все, кто услышал тяжёлую поступь его колес, мигом сбежались на небольшую платформу. Мнутся. Рассматривают. Телефоны у каждого в руках наготове, воздух наполнен электронными щелчками, словно море чаек щёлкает своими клювами. Главный поезд издал гудок и пять вагонов позади него односекундно открыли свои двери. Небольшие лесенки лязгнули к перрону. Но изнутри никто не вышел, даже проводницы. Люди в испуге отошли, но снимать происходящее не прекращали. За их спинами появлялись всё новые и новые зеваки. Естественно! Вот тайна и отворила свои двери – всего-то и требуется зайти да изучить.
Но, то ли состав был слишком мрачный (окрашен он самой чёрной краской, какую только можно найти на планете), то ли оттого что не было нумерации вагонов или прочих опознавательных знаков, никто не решался приблизиться к составу даже на три метра. Некоторым казалось, что изнутри доносятся странные звуки. Кто-то вроде видел шевеление в черноте дверных проемов. Иные утверждали, что самым гнетущим была абсолютная тишина. Некие услышали прекрасные скрипичные мелодии из чрева поезда. Но самое главное осталось неизменным. Спустя пять минут стояния, двери вагонов закрылись, а состав тронулся. И никто из присутствующих не оказался достаточно смелым, чтобы заглянуть внутрь. Тайна, ничуть не потревоженная, осталась дремать в своём коконе из паутины, омываемая волнами вековой пыли.
Зато после отбытия поезда люди между собой заговорили иначе. На некоторые вопросы появились ответы, первоисточник которых невозможно было отследить.
Знакомые подходили друг к другу воровато, прокашливались в кулак. Осматривались. Дёргали за рукав собеседника для максимального привлечения внимания и начинали шепотом: «А знаешь, говорят, что…».
Уже третий год с одинокого перрона раз в три месяца отходит чёрный поезд, из которого так и не вышла ни одна проводница. Ни у кого не был потребован непотребно дорогой билет, но стайка людей всё равно скапливалась и ждала прибытия таинственного состава. «Зачем, – спросишь ты, – тут стоят эти одинокие, одетые в серые одежды и грустные гримасы, путешественники?». – «А знаешь: говорят, те, кто доедут до конечной остановки отсюда, обретут настоящее счастье. Но путь будет очень долог и тернист и добираются до цели отнюдь немногие». «Откуда я знаю это», – спросишь ты. «Говорят», – беззастенчиво отвечу. «Кто именно?». Тут уж плечи мои приподнимутся в безразличии. Куда деваются, те, кто не доезжают? Ссаживаются где-то по пути, а вот где именно и что с ними – никто не знает. В любом случае, все отъезжающие пропадают навсегда.
Ну что, отбавилось энтузиазма собирать чемоданы и бежать со всех ног?
Сейчас ночь. Если точно – четвёртый час местного времени. За три года особо наблюдательные уже составили расписание – во сколько и по каким числам приезжает поезд (это расписание всяк желающий может найти в липкой паутине Интернета). Прибытие должно произойти через десять минут, на перроне порядка двадцати человек. Те, кому уже действительно стало нечего терять, а за плечами все мосты пылают ярким пламенем.
Вот Максим в серой толстовке держит факел у своего лица. Символ свободы и саморазрушения. После секунды яркий свет тухнет и оставляет после себя струйку табачного дыма. На этом перроне курить не запрещено. Даже странно было бы не чувствовать здесь этот крепкий запах отчаяния. У Максима между ног стоит синяя дорожная сумка, на боку надпись «Sport», вся в сигаретном пепле. Ожидающие не общаются между собой. Они занимают клочок земли и стоят, охраняя его до самого отбытия поезда. Кто курит, кто прикладывается к фляжке. Некоторые листают пустые страницы в горящих окнах смартфонов. Белоснежные прямоугольники скачут в кромешной тьме, привлекая к себе мелкий кусучий гнус.
У каждого лишь одна сумка. Почему? А знаешь, говорят, что это условие. Из всех вещей – лишь самое необходимое, одна-единственная сумка. С большим вовнутрь тебя просто не пускают.
Поедешь ты в купе или плацкартом – зависит от того, как судьба распорядится, и никто с этим не спорит.
Максиму не сложно было проститься с прошлой жизнью, работой сетевого менеджера. Семья погибла чуть больше года назад, в автокатастрофе. Жена и дочка больше не дышат и не ждут главу семейства дома. На годовщину трагедии и было принято решение о поездке за счастьем, так как у Максима его больше не осталось. Самым сложным оказалось собрать чемодан. И проблема была не в том, что оказалось слишком много вещей, которые набирались с собой, а наоборот – брать было нечего.
Затаптывая очередной окурок, Макс услышал сердцебиение состава. Его пульс разносился шумом в ночной тиши и сотрясал платформу размеренными ударами. Тенью, полной черноты, приехал виновник бессонницы у двадцати ожидающих. Перрон озарился светом, гудок, двери с лязгом отворились.
