– Зря, Анна, ты со мной так плохо поступила,
от Зверя скрыв рожденье дочери твоей!
Тантра моя твои болезни излечила?
Или не верить должен я Тантре своей —
тому, что мозг твоими мыслями твердил,
мол, теперь Анна женской хворью не болеет;
и менструальный цикл более не смеет
так болью тело напрягать изо всех сил!
А я ведь, Анна, знал все те твои болезни
ещё тогда, когда дружили мы людьми…
Что, «тараканы» из моей башки полезли?
Мыслями снова загонять их, как плетьми,
в вольер иль в хлев-сарай – отарой или стадом,
вновь закрывая череп Зверя на засовы?
Так возражать начнут «бараны» иль «коровы»,
окидывая Хищника недобрым взглядом,
дескать, хозяин, накормить ты нас забыл!
Кстати, не знаешь, «тараканов женских» чем
женщины потчуют… иль то – одна из тем,
о коих знать не должен умный и дебил?
Я не могу не верить в мысленный обмен
между семейной Анной и мной, Волкодлаком:
ведь одарил Ангел зачем-то меня знаком,
созвездье Рака Козерогом забрав в плен!
И почему теперь мне Зверя мозг внушает,
мол, роды Аннушки прошли быстро-легко —
у «первородки старой» так ведь не бывает?
– Вкусней не стало, Ань, грудное молоко?
Я эйфорией энергетики вливаю
Тантру в тебя… а, значит, дочь также кормлю!
Встречаешь, Ань, истерикой мужа зарю
или твоим покоем дочь я усыпляю?
Ты зря так, Анна, поступила с Волкодлаком:
я не желал и не желаю всем вам зла!»
Лишь сожаленьем в Хищника печаль вошла:
вдруг Анны страх сменится мстительности знаком?
– А ты представила бы, Ань, любви картину:
прикосновения клыков кожу ласкают;
тантры мурашками в тело сладость вливают,
дочке даря – мамой – экстаза половину!
Всю обнаженную беременность твою —
с мига зачатия до чуда появленья —
ты ощущала бы мои прикосновенья,
толчками дочери встретив закат-зарю
каждой ночи и дня; рассветы провожая
кормящей мамой из «ромашкового рая»;
веленьям-требованьям дочери внимая,
счастьем тантрическим малышку усыпляя!
Даже вдали от Волкодлака всегда знала
Анна, что дочь её – давно уже моя…
Я говорю слова, вопроса не тая:
«Зачем ты, Ань, дочь от меня скрывала?»
