Генрих Семирадский. Похороны знатного руса. Холст, масло. 1883. [2]
Картина «Похороны знатного руса» Г. Семирадского обладает рядом уникальных особенностей и заслуживает внимательного анализа. Прежде всего, на ней, несмотря на соблюдение условностей академической живописи, изображено захоронение конкретного человека, причем обстановка этого процесса воспроизводится с максимальными подробностями. Соблюдаемые ритуалы обозначены с помощью включения в композицию характерных действующих лиц. Этому способствовала исходная литературная база – картина была написана на основе детального рассказа посла халифа Ал-Муктадира Ахмеда Ибн-Фадлана, который был очевидцем сожжения и погребения умершего знатного русса на Волге близ Булгара в 922 году [3]. Такой выбор сюжета из рядовой повседневной жизни нарушает одно из главных правил академической живописи, чтобы произведение изображало героические неординарные события.
Другая особенность – сюжет картины относится к историческому периоду, который и до настоящего времени можно считать легендарным, так как несмотря на многочисленные исследования не имеется достаточных свидетельств, чтобы создать достоверное описание быта и общественной жизни того времени, взаимодействия между отдельными людьми и сообществами.
В данной картине не следует искать документально достоверных деталей. Она построена как правдоподобная композиция из живописных фантазийных элементов с соблюдением законов красоты. Подобное творческое решение широко распространено в живописи. В качестве другого примера можно указать аллегорию – популярный стиль старинной живописи.
Художник, пользуясь методом социальной экстраполяции, создает живописный образ высокоразвитых отношений в обществе того времени. Изображенный ритуал похорон требует весьма значительных затрат – это означает, что собравшиеся люди связаны достаточно прочными общественными отношениями, хотя и не обязательно являются близкими родственниками умершего. Дорогой ритуал – свидетельство существенного социального расслоения в обществе, наличия значительных свободных средств, наличия развитой художественной культуры, которая необходима для создания впечатляющего сценического действа и живописного оформления ритуала. Эти аналитические выводы находятся в серьезном противоречии с традиционным для конца XIX века мнением, что русские были бедным отсталым народом, нуждавшимся для развития в культурной и материальной поддержке других народов Европы. Они определяют культурную ценность рассматриваемой картины.
С уверенностью утверждать, что на картине изображены похороны руса нет никаких оснований, так как анализ данных археологических раскопок последних десятилетий ряда зарубежных литературных материалов показывает, что захоронение в ладье не может быть без сомнений отнесено к элементам исключительно славянской или шведской культуры. Гостей из Швеции в те времена называли варягами. Поэтому есть серьезные основания утверждать, что на картине изображены похороны не руса, а варяга.
Не следует без колебаний доверять изображению одежды на картине, так как раскопки не дают артефактов такого рода – одежда не может сохраниться в земле в течение 1000 лет. К числу находок такого возраста относится оружие, металлические инструменты, военное снаряжение из металла, керамика, украшения из металла, керамики и стекла предметы домашнего обихода из этих материалов. Исключением являются куски бересты со знаменитыми новгородскими записями, которых найдено уже около 1000 единиц.
Вызывает сомнение материал костра под ладьей. Срез торцов бревен очень ровный, что можно считать признаком распиловки. Но пила на Руси стала применяться при обработке дерева только в начале XVIII века. Первые пильщики Руси тертичниками – от слова «тереть» [4].
