Русские составная часть человечества и этим интересны. Нет ничего, что присуще всем людям со времени их появления на земле, и что не было бы свойственно и русским.
В то же время русские не похожи ни на один другой народ в мире, и этим интересны вдвойне.
Наша непохожесть на других начинается с попытки найти удовлетворительный ответ на простой вопрос: кто мы? Русские, россияне, русскоязычные?
Каждый человек вправе идентифицировать себя с нацией, к которой принадлежит. Это право русский язык закрепил в именах существительных. Мы говорим: татары, башкиры, удмурты, чуваши, осетины, евреи, украинцы, белорусы, армяне, казахи, китайцы, японцы, канадцы, американцы, перуанцы и т. д. Право на самоидентификацию со своими нациями мы признаем за представителями так называемых малых народов, населяющих Российскую Федерацию: коряки, алеуты, юкагиры, нивхи, ахвахи, ижорцы… Даже для исчезнувших народов в нашем языке нашлись существительные: иссидоны, керкеты, киммерийцы, меоты, половцы, сарматы, синды, скифы, хазары и т. д. Лишь себя мы никак не идентифицируем. И потому на вопрос о своей национальной принадлежности отвечаем не существительным, а прилагательным: русские. Другими словами, ссылаемся на свою принадлежность к чему-то (народу? географическому пространству?), что само нуждается в определении.
Русский язык чуток к нюансам и не позволяет слукавить даже в малом. В результате часто случается так, что мы, произнося что-либо вслух, имеем в виду одно, а язык сообщает другое. Возьмите такое заурядное явление, как знакомство. Представители всех народов говорят о себе: «Мое имя такое-то». Русский человек, представляясь, скажет: «Меня зовут Петр, Василий, Анна». То есть, не мы идентифицируем себя со своим именем, а нас так называют, мы лишь подтверждаем свою принадлежность к данному нам имени.
Непросто отождествить нас со своей нацией и по внешнему облику. Расселившись на огромной территории, занимающей восьмую часть суши, русские из-под Архангельска или Вологды, Ростова или Краснодара, Смоленска или Белгорода, Хабаровска или Владивостока выглядят как представители разных народов. «Среднестатистический» портрет русского попытался нарисовать директор Института антропологии при МГУ, доктор биологических наук Владимир Чтецов: «Европеоидный тип. Мужчина ростом 172 сантиметра, весом 72—73 килограмма, женщина соответственно 160—162 сантиметра и 60—64 килограмма. Каштановые широковолнистые волосы. Прямая спинка носа. Глаза между зеленым и серым…» Впрочем, ученый тут же уточнил: этот портрет одинаково подходит большинству европейцев и распространен вплоть до центральной Франции. Как видим, даже специалисту трудно отождествить русских с русской же нацией.
Иное дело наши пристрастия, привычки, нормы поведения. Тут сразу все становится на места. Причем для того, чтобы распознать в русском русского, вовсе не требуются особые аналитические способности, глубокие знания антрополага или психолога. Достаточно одного-двух штрихов, и мы безошибочно определим: свой брат! Нужны доказательства? Извольте.
Для нас все, что не белое, черное, и все, что не черное, белое. Многоцветье мира для нас как бы не существует. Попытка разнообразить нашу цветовую гамму другими красками, предпринятая в начале 90-х годов ХХ века, привела к образованию некой «красно-коричневой» смеси, которая до смерти напугала самих составителей этой смеси. К счастью, она никак не отразилась на нашем мировосприятии. Да оно и понятно. В основе русской ментальности лежит «или – или». Или белое или черное. Или всё или ничего. Или добро или зло. Мы мыслим и судим без затей, по Собакевичу: «Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек – прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья».
