Из ресторана я вышел свободным.
Все пары рано или поздно расстаются, не все из них устраивают из этого представление. Лизонька хотела и жаждала, но у нее ничего не получилось.
Оборвал ее очередную, полную гнева и упреков тираду на полуслове, выскочил на улицу. Вслед мне летели ругань, угрозы и обещания. Что папики покруче и побогаче меня найдут, расчленят, и я буду на коленях вымаливать ее прощение. И шел бы я в жопу со своими миллионами рублей, у них-то однозначно будут доллары. А она, конечно же, еще подумает.
Иди к чертям, Лизонька, там тебе самое место.
В голове застряли мерзкие слова совсем уж вышедшей из себя бабищи: отчаявшись, пожелала мне, чтобы мой мир перевернулся с ног на голову.
– И чтоб тебе, Макс, ни дна ни покрышки!
Хмыкнул – наверное, так оно теперь и будет. Главное, больше никто не будет пилить. Вкус настоящей свободы ласкает язык.
Кутаюсь в куртку, вечерний ветер прохладен. Спешить некуда, но я все равно хочу домой и как можно быстрее. Улыбчивые мужички из джигит-такси зазывали променять треклятый Яндекс на хорошую беседу, правду жизни и три сотни рублей сверх положенного.
Вежливо отказываюсь: хочется проветриться, окончательно осознать собственную свободу. Да и на метро быстрее будет, зря, что ли, в Москве живу.
Телефон я выключил загодя. Сначала она попытается дозвониться мне и диким ором доказать, какое же я чмо. После возьмется строчить телеги во все мессенджеры. Перетопчешься, Лизонька.
Ухмыльнулся, остановился напротив автомата с газировкой. Мелочь тянула карман. Избавился от нее, как и от всех воспоминаний теперь уже о бывшей. Автомат задумчиво погудел, прежде чем наградить меня пластиковой «черноголовкой».
Бутыль шипела, как все разъяренные фурии этого мира, легкий дымок вырвался из горлышка. Сделал глоток, что почти обжигает горло, нырнул в приветливое лоно метро.
Поезда гудели как не в себя. Проездной даровал мне проход куда угодно. Ну или от «Сокольников» до «Парка Культуры»…
С детства любил метро. Оно всегда казалось мне вратами из скучной обыденности в мир стальных, стремительно несущихся великанов. По глазам ударил свет. Яркая вспышка заставила зажмуриться, закрыться рукой. Мне будто что-то ударило под дых, резко замутило и все перевернулось. На секунду возникло ощущение падения в бесконечную бездну и все так же внезапно прошло, оставив лютую слабость.
Пришел в себя не сразу. Спешащий люд подталкивал в спину, не желал терять времени.
В голове помутилось, сердце стучало со скоростью отбойного молотка, под дых словно врезали кирпичом. С трудом вырвался из толпы, подошел к стене, сделал глоток. В тот же миг стало легче. Пообещал себе обязательно заглянуть к врачу. Тридцать шесть, уже можно зваться динозавром. Нервишки пошаливали. И тут же понял – не выйдет. Настоящий мужик идет к врачу, только когда торчащее из спины копье мешает спать. Ну и хрен с ним.
Постепенно сердце успокоилось, но перед глазами все плыло. Спустился, чтобы окончательно прийти в себя вагоне поезда. С детства не жаловался на давление, но, думаю, начну с сегодняшнего дня. Приступ прошел не сразу, минуты через две. На миг мне показалось, что рядом со мной остановилась миниатюрного вида девчонка. Прокуренным голосом старухи спросила, в порядке ли я. Ответил, что буду в порядке: как только, так сразу. Ее мой ответ, кажется, успокоил.
Еще глоток «черноголовки» – и я в норме.
Краем глаза заметил троицу странновато одетых подростков. Нахмурился: от них за версту тянуло сивушным духом и табаком. Противно гоготала размалеванная девица по поводу и без. Короткое до безобразного платье, жиденькие косички…
– Глядите-ка. – Она вдруг обратила на меня внимание. Люди, терпеливо ждавшие очередной электрички, вдруг отвернулись. Словно знали, что сейчас случится потасовка.
Потасовка, потеха, развлечение – никто не хотел вмешиваться и становиться будущей жертвой этой троицы.
Я выдохнул: ну вот, а ведь день так хорошо начинался. Обязательно найдется погань, готовая все испортить.
– Глядите-ка, – повторила девица. – Чернь пьет чернь! Ну не забавно ли?
Бросил на девчонку мрачный, полный презрения взгляд. Единственное, о чем я сейчас жалел, так это о том, что бутылка не стеклянная. А то познакомил бы ее с этими безмозглыми тыквами, что они по ошибке зовут головой.
– Э, ты че зыркаешь, паскуда? Слышь, сюда иди!
Гопота выбрала меня игрушкой. Вздохнул. Подойдешь – скажут, что послушен, словно шавка. Останешься стоять, где стоял, заверят всех, что струсил.
Ну и пусть себе заверяют, мне-то что? Я ж не Лизонька.
Они сами пошли ко мне. Скверно, в глазах у пацанят желание поиграться с живой игрушкой. Таким безнаказанность лупит в голову похуже хмеля. Может быть, проскользнула в голове здравая мысль, попросту взять и убежать? Понял, что мне лень шевелить ногами из-за каких-то детишек.
– Ты на графа Вербицкого посмотрел, чернь! Зенки свои подними!
Граф Вербицкий был толст настолько, что тому невинному пухляшу с милкшейком из ресторана еще жрать и жрать. Разодетый в белоснежную куртку, он смотрелся потешно со всеми навешанными на нее брелоками и игрушками. Словно вот-вот собирался вернуться в детский сад.
Громче всех голосил его дружок-доходяга, вытянутый как шпала, прыгая передо мной в каком-то неистово диком танце. Словно шлюха, желающая внимания…
– Идите гуляйте, ребятки. Я сегодня в скверном настроении для того, чтобы бить детей.
Кажется, я их расстроил. Или даже обидел. Толстяк поменялся в лице. Теперь уже Лизоньке стоило поучиться корчить хлебало, как у него.
– Чернь.
Он говорил, а с губ брызгала мерзкая, липкая слюна. Протянул ко мне растопыренную ладонь, но я оказался куда проворней его мерзкой туши. Болевым захватом заломил ему руку, оборачивая к себе спиной. Передо мной предстала так и просящая пинка задница. Не стал отказывать ни ей в просьбе, ни себе в удовольствии.
ДикДилдокер Вербицкий обернулся ко мне в резком, неизбывном кураже. Я глядел на него и задавался вопросом, а нет ли у бедолаги бешенства. У него вот-вот пена изо рта пойдет…
Я сделал ошибку, которую не следовало бы допускать впредь: упустил из вида девчонку.
Некрасивая и ошалелая, она наскочила на меня в попытке заступиться за мажорчика. Бутылка «черноголовки» выскользнула из рук. Газировка зашипела, разливаясь мерзкой лужей по лакированным плитам, а я вдруг понял, что вечер окончательно испорчен.
Девчонке мало: в ее глазах неистовствовал сам бес. Она попыталась наскочить на меня еще раз. Уклоняясь, я поскользнулся, потерял равновесие.
С ужасом понял, что падаю прямо на дрожащие рельсы. Поезд, гремя колесами на стыках, несся прямо на меня. Мне отсюда казалось, что я вижу удивленную рожу машиниста, заметавшегося в салоне в поисках стоп-крана.
