– Эта всё, неси другую, – заявила бабка, брезгливо швырнув дохлую мышь в ведро. Водрузила на подставку новое золотое яйцо и прикрикнула: – Да поживее!
Забрав ведро, Рябов-младший вышел из дома и отправился в дальний конец огорода. Пробрался сквозь заросли травы и остановился возле свежевскопанной полоски земли. Тут же была воткнута и лопата.
Заглянув в ведро, вздохнул, вырыл ямку и, положив в нее еще теплый трупик, засыпал землей. Сверху положил камушек. На этот раз серый. Здесь, на мышином кладбище, таких было большинство.
«Спи спокойно, малыш», – мысленно произнес он и отправился к сараю, где размещалась мышиная ферма. Золотояичный бизнес требовал больших ресурсов, и на сарай дед с бабкой не поскупились – строителям и магу-бытовику денег заплатили немало, и те постарались на славу – мыши жили в тепле и сытости. Но недолго, поскольку труд их был тяжел – попробуй-ка помаши хвостом весь день.
В обязанности Рябова-младшего помимо прочего входили кормежка и уход. Он старался не привязываться к маленьким смертникам, но не мог – они были такие славные. И совершенно не заслуживали той участи, для которой предназначались.
Любимая курица стариков – кормилица и поилица – несла яйца в чудовищном количестве, изводя по пять мышей в день, и сердце Рябова-младшего всякий раз обливалось кровью, когда приходилось нести для нее очередного разбивателя.
Самого любимого мышонка – серого с белым пятнышком на боку – он прятал в дальней клетке, чтобы не попался на глаза старикам. Мышонок вырос в красивую взрослую мышь, и Рябов всякий раз умилялся, беря ее в руки. Вот и сейчас, придя за новым беднягой, он достал свою любимицу, собираясь погладить, но тут дверь распахнулась, и в сарай ворвалась бабка.
– За смертью тебя посылать! – рявкнула она, вырвала мышь из рук и умчалась.
– Нет! Стой! – воскликнул Рябов, бросаясь за ней. – Только не она!
Но бабка его не слушала. Она вообще никого не слушала после того, как подняла хозяйство и превратилась из нищей крестьянки в богачку, у которой амбары золотом набиты. Даже дед теперь во всем ее слушался. А уж ему, Рябову-младшему, и вовсе права голоса не давали, ибо не дорос.
Обычно его это устраивало, но только не сейчас.
– Это не та мышь! Ее нельзя! – воскликнул он, забегая в избу.
– Вот еще! – возмутилась бабка, собираясь засунуть свою добычу в «махалку». – Вон какая жирная, надолго хватит!
– Нет! Это моя мышь! Я ее вырастил!
– А я вырастила тебя, поросенок неблагодарный! Кому я золотые сапоги купила? А золотую шапку? А кафтан, золотом шитый? А книжки с золотым переплетом со стишками дурацкими? Кому, а? То-то же!
– Не надо мне ничего! Забери! – в слезах воскликнул Рябов-младший, шапку золотую с головы стягивая.
– Фто флуфилось? – в комнату заглянул дед с золотой вилкой в руках, на которую был нанизан кусок заморского кальмара.
– Неблагодарность случилась черная! – воскликнула бабка, тыча мышью в Рябова-младшего. – Я ему всё, а он мне мышь пожалел!
– Коля, ты не прав! – быстро прожевав, воскликнул дед, и на Рябова-младшего нацелилась еще и вилка. – Старших надобно слушаться!
– Вот именно! – поддакнула бабка и снова потянулась к «махалке». Видеть это не было никаких сил. Рябов выхватил мышь у нее из рук и, гремя золотыми сапогами, бросился прочь из дома.
– Сто-о-ой! – завопила бабка.
– Сто-о-ой! – подхватил дед.
Скатившись по ступеням, Рябов свернул в огород, добежал до ограды и, перемахнув через нее, нырнул в кусты, растущие у обочины. Запнулся о ветку, но мышь не выпустил, побежал дальше – туда, где начинался настоящий густой лес, рассудив, что там, в настоящем лесу, старики ее точно не поймают.
В лесу оказалось темно, пахло хвоей и сыростью. «Так вот он какой, запах свободы, – подумал Рябов, с опаской проходя между деревьями. В этом лесу он прежде никогда не бывал, и сейчас чувствовал себя так, словно вторгся на чужую территорию. – Сейчас отпущу и уйду», – подумал он и принялся искать место, где лучше всего расстаться с мышью, но все кусты казались слишком темными, деревья – слишком зловещими…Сам того не замечая, он заходил все дальше и дальше.
