Жизнь Кати рухнула в обычный понедельник.
Она сидела в кресле и невидящим взглядом смотрела в стену. Даже забыла, что надо пойти забрать ребёнка из детского сада.
Катя не представляла, как дальше жить! И стоит ли…
Ещё утром муж, как обычно, собирался на работу. Оделся, обулся. На прощание, как всегда, поцеловал Катю.
– Всё, я побежал! – сказал Кирилл.
– Удачного дня! – как всегда пожелала Катя. Ей самой на работу выходить было позже. А перед этим она ещё отводила трёхлетнюю Машу в детский садик.
Кирилл открыл входную дверь, сделал шаг за порог, но замер.
– Так сказал бедняк, переезжая в особняк! – выдал он свою любимую присказку.
– Что-то забыл? – догадалась Катя.
– Ключи! – Кирилл вернулся, подмахнул ключи с полочки. – Всё, теперь пока! – и он снова чмокнул жену в щёку.
Дверь закрылась. Больше Катя не видела любимого… живым.
В половине второго, когда работа не работалась и хотелось спать после обеденного перерыва, ей позвонили. Сухой мужской голос попросил явиться на опознание.
Кирилл, работавший водителем на скорой, попал в лобовую аварию с грузовиком. Стоя перед металлическим столом, Катя видела окровавленную простыню. Ей приоткрыли её с одного края. Там лежал Кирилл. Несмотря на то, что нижняя челюсть была частично вырвана, а правая часть черепа смята, она попросту не могла не узнать человека, которого знала с первого класса, человека, которого любила больше жизни. Его глаза были открыты. Но поблекли. Стали искусственными, точно у куклы.
После этого Катя ничего не помнила. Память вернулась к ней, когда она сидела на лавочке в неизвестном дворе. Кое-как, будто в тумане, доехала домой. Упала в кресло и уставилась в стену.
Она не представляла, как дальше жить! И стоит ли…
Катя перевела взгляд на окно. Седьмой этаж. Если броситься головой вниз, то всё закончится. Она поднялась из кресла, подошла к окну и рывком распахнула большую створку. Горшок с геранью упал на пол. Разбился. Земля рассыпалась. Катя выглянула. Под домом пешеходная дорожка. Асфальт. То, что надо.
В момент, когда она схватилась за раму и закинула колено на подоконник, в комнате включился свет.
Катя замерла. А потом опустила ногу. Из глаз потекли слёзы. В кухне что-то грюкнуло. Будто сумасшедшая Катя бросилась туда. Пронеслась мысль, что она просто сошла с ума. Чокнулась. Но это лучше, чем потерять Кирилла. Сумасшествие можно вылечить. Смерть – нет.
В кухне, на первый взгляд, ничего не изменилось. А потом Катя увидела. Кружку Кирилла. Она лежала на полу. Целая. Вот только утром она оставалась перевернутой на полотенце у мойки. А от полотенца до края стола сантиметров тридцать. Домашних животных они никогда не держали. Эта кружка могла упасть, только если сломались законы физики. Или…
Катя прикрыла рот руками и сделала шаг назад. Упёрлась в стену. Каким-то шестым или седьмым чувством она ощущала присутствие мужа. А ещё сама поразилась оттого, что страх отсутствовал. Рядом с близкими никогда не страшно, даже если они не совсем здесь.
– Прости, – пошептала Катя, убрав руки от лица. – Прости…
Она чувствовала слёзы, обильно стекавшие по лицу.
– Я тебя люблю! И всегда буду любить!
Жизнь постепенно входила в русло. Прошли похороны. Прошли ночи полные слёз. Прошло чувство опустошённости. Прошло отчуждение от мира. Прошло пять лет.
Острая боль невосполнимой утраты притупилась, но не исчезла. Катя бы не раздумывая отдала обе ноги или руки, только бы Кирилл снова был рядом. Только чудес не бывает.
Трёхлетняя Маша превратилась в восьмилетнюю девочку. Катя иногда сравнивала её с фотографиями мужа. Сходство, безусловно, имелось.
Всю нерастраченную любовь она отдала Маше – единственному, что осталось в этом мире от Кирилла.
Девочка росла умной и красивой. В восемь она уже говорила на английском и плавала точно рыба, даже соревнования выигрывала. Всё свободное время Катя посвящала дочери. Много с ней занималась, водила в различные кружки, дарила тёплые воспоминания, но не баловала дорогими платьями и игрушками. Покупала только необходимое. На большее, по сути, денег не хватало.
Одно лишь дико расстраивало – Кирилл никогда не увидит, какая у него великолепная дочь.
А ведь они хотели второго ребёнка! Кирилл хотел сына!
От этого воспоминания Катя всегда плакала по ночам, уткнувшись в подушку. В такие моменты боль утраты вспыхивала с новой силой. Начинала рвать душу, точно голодный лев мясо.
Человек всегда много планирует. Всегда думает, что у него ещё есть время. А это время может закончиться в любую секунду.
Ещё Катю расстраивало, что дочь не помнила папу. Оно и не удивительно. Ей было всего три, когда Кирилл погиб. Катя часто доставала альбом с фотографиями, показывала их дочери. Рассказывала, при каких обстоятельствах они сделаны. Порою так подробно начинала расписывать каждый день, в который сделана фото, что сама поражалась, как эти мельчайшие житейские детали могли сохраниться в памяти. Маша, поначалу, ловила каждое слово. Постепенно, когда у Кати закончились новые истории, и она по тридцатому кругу начала рассказывать старые, интерес дочери к совместному просмотру фото заметно упал.
С тех пор Катя рассматривала фото прошлой счастливой жизни только сама.
Однажды Катя как обычно собиралась утром на работу. Красилась перед зеркалом. И вдруг собственная внешность открылась ей с другой стороны. А ведь ей уже тридцать! В уголках глаз появились первые морщинки. Лицо стало взрослым. Серьёзным. И каким-то… чужим.
Катя чуть повернула голову, внимательно себя осмотрела. Безусловно, она ещё очень даже красива. Моментально вспомнились случаи, когда к ней клеились мужчины. На работе, на улице. Всегда она их самым грубым образом отшивала. Она даже подумать не могла о том, что будет лежать в постели с кем-то кроме Кирилла. Может, зря? Жизнь, в конце концов, продолжается. Кирилла не вернуть при всём желании и за любые деньги. Так, может, стоит попробовать отправить жизнь на перезагрузку?
Катя ещё несколько недель вынашивала эту мысль, как что-то ценное и сокровенное. Каждый раз, смотрясь в зеркало, убеждала себя, что такая тридцатилетняя вдова с прицепом не понравится никому. Она разучилась улыбаться. Даже самые смешные шутки не могли заставить её губы улыбнуться. Способность смеяться вовсе атрофировалась. К тому же на себя она откровенно забила. Гардероб обновляла лишь по мере изношенности, а такие слова как маникюр и укладка вовсе забыла. Всегда хвостик, всегда минимум косметики, всегда самые дешёвые вещи.
«Кому я нужна?!» – начала она убеждать сама себя. – «Мне уже тридцать. У меня ребёнок. У меня зарплата, которой едва-едва хватает на жизнь. У меня даже хобби нет! Чем я могу понравиться мужчине?!».
