Что-то изменилось. Он проснулся не там, где вчера лег спать. Но местность – белесая пустыня под светло-синим небом, на котором не было солнца – выглядела той же самой. Он помнил все до деталей, до количества иголок на кусте саксаула, часть которого пошла на топливо для костра. Куст был тот же. А место – другое. Но он не взялся бы объяснить, в чем отличие.
Воды оставалось в обрез. Если умыться и побриться, нечего будет пить днем. Умываясь, он думал о том, что вчера по пути не случилось никакого источника, не попалось ни одного мотеля, караван-сарая или постоялого двора. Такое бывало на границах между мирами; так он границы и определял: если трасса летит к горизонту в полном безлюдье, пропадают гостиницы у обочины, а дорожные знаки сводятся к одному-единственному, с лежащей на боку восьмеркой, значит граница близка. Нормальные люди и нелюди держатся подальше от таких мест. Для нормальных знак бесконечности – знак угрозы. А совсем нормальные вообще о нем не знают.
Под светлеющим небом по серой трассе он ехал еще два часа. Солнце так и не взошло. Горизонт по правую руку был очерчен алым светом, по левую – желтым, как будто с одной стороны закатилось красное солнце, а с другой вставала золотая луна. К полудню в зените открылась черная круглая дыра.
Взгляд фиксировал неизменные «восьмерки» – привычка запоминать все, что видишь, даже если оно кажется одинаковым, даже если не имеет значения. Потом встретился первый незнакомый знак с улыбающимся черепом, а потом начали попадаться автомобили, трейлеры и мотоциклы, поодиночке и табунками. Пограничье закончилось.
Знак с черепом означал заправку, смену аккумуляторов. Череп – человеческий символ смерти, а здесь пользовались мертвой силой, некротической энергией. Бензин тут, впрочем, тоже был – другие маркировки, но язык понятен, не бывает непонятных языков – и золото в ходу. Не везде, где довелось побывать, принимали в оплату золото, серебро или драгоценные камни. Здесь повезло. Неплохое было бы начало, если б не дыра в небе, вместо солнца.
Он покупал воду в закусочной, когда из-за дальнего столика поднялась девчонка – высокая, ладная, затянутая в черную кожу, выразительно подчеркивающую округлости. С округлостями все было в порядке, глаз радовался. Мгновением позже он отметил яркие черные глаза, блестящие, как влажные ягоды смородины, такие же яркие алые губы без следа помады. Очень белую кожу. Под здешним солнцем не загоришь, это точно.
– Привет, – девчонка улыбнулась, показав островатые зубы, – подбросишь до Эниривы?
– Да, если ты покажешь, где это.
– Клево. Мне нравится. Ты что, не местный? – она тряхнула черными кудрями. – Человек?
– Да.
– Меня зовут Марийка. А тебя?
– Артур Северный, – он взял со стойки «Карту автодорог Ахтеке», – рыцарь ордена Храма.
Хорошее начало не мелочь, хотя и начинается с мелочи.
Сократ.
Оказалось, что Ахтеке – это название княжества. Марийка уверенно показала пальцем:
– Мы здесь, у границы. Вот тут Кабир. А это Иду. Тоже княжества, – из нагрудного кармана куртки она достала радужно переливающуюся прямоугольную пластинку в палец длиной, потыкала в нее коротко остриженным ногтем, и в воздухе развернулась трехмерная карта. – Вот, гляди. Все княжества и даже Немоты немного есть.
Артур поглядел. Два материка, океан со всех сторон, ни намека на полярные шапки. В верхней и нижней частях карты в океане были нарисованы два круга: желтый и красный, стояли пометки: «ал. столп» и «злт. столп». Алый свет по правую руку, золотой по левую. Какие-то местные ориентиры? В отсутствие солнца и звезд без них не обойтись. Артур прикинул масштаб, уважительно хмыкнул.
– Я слыхал, что тут много места, но чтобы настолько…
– Так ты знаешь, где ты? – Марийка недоверчиво перевела взгляд с карты на Артура. – Точно человек?
– Точно.
– Люди сюда живыми не попадают.
– Попадали, – сказал Артур. – Где Энирива?
– В Эсимене, – ноготь снова ткнулся в экран, на карте замигал зеленым один из бесчисленного множества городов.
Другой континент. Артур вопросительно взглянул на Марийку, та в ответ безмятежно улыбнулась:
– Ты обещал.
– Океан.
– Мы на Трассе, – карта погасла. – По ней можно куда угодно. Но в одиночку стремно, – Марийка сунула наладонник обратно в карман, – очень стремно. Вдвоем, так-то, тоже. Поехали?
По пути на стоянку Марийка держалась с Артуром плечом к плечу, но по мере приближения к «Найзагаю», замедлила шаг. Притороченный слева вдоль седла Миротворец из окон закусочной было не разглядеть, а сейчас он стал виден. Отполированная ладонями рукоять, скрытое в чехле, но безошибочно угадываемое лезвие. Нормальный двуручный топор. Хотя, наверное, не слишком нормальный по здешним меркам. Здесь принято было возить с собой другое оружие, потому что висящий за спиной Артура «Перкунас» вопросов не вызвал. Миротворец – другое дело.
– Это что? – спросила Марийка из-за спины. – Ты что, с топором, что ли, ездишь? Зачем? Ты нормальный?
Слишком много вопросов сразу. Но это водилось за девушками, почти за всеми. Артур привык. Во множестве вопросов всегда есть один, главный. Научись его находить и сможешь общаться с женщинами, не создавая проблем ни им, ни себе.
– Я на службе, – сказал он. – Это табельное оружие.
– Так у тебя что, настоящая форма? – Марийка тут же снова оказалась с ним рядом, обогнала, попятилась, разглядывая нашивки. – Ты архан?
– Рыцарь. Я же сказал.
– Сказал. Ну, мало ли. Здесь нет рыцарей-людей. А ты кому служишь?
– Пречистой Деве. – Артур достал из багажника второй шлем, протянул Марийке, начал закреплять на байке канистру.
– А кто это?
За годы, прожитые на Земле, Артур привык отвечать на такие вопросы. Правда, о том, кто такая Богородица, его никогда раньше не спрашивали взрослые люди, только дети и фейри, которые, в сущности, те же дети, потому что не знают ничего, что сделало бы их взрослыми.
– Мать Господа нашего, Иисуса Христа, – сказал он, зная, что сейчас последует новый вопрос, теперь уже о Боге. Нужно было ехать, но, с другой стороны, он ведь никуда не спешил. А если не отвечать на эти вопросы, то зачем, тогда, вообще разговаривать?
– Ты же сказал, она дева, – Марийка изумленно вытаращилась поверх зеркального синего пластика.
– Господь был зачат непорочно.
– Ну, зачат-то ладно, а рожать? Чува-ак, – она снова сверкнула зубами в улыбке, и Артур снова отметил, что зубы выглядят острыми, – ты, вообще-то, с анатомией как, дружишь? – И доверительно сообщила, чуть подавшись вперед: – Невозможно родить и остаться девственницей.
