Тюрьма не место для мечтаний. Зато грустить и вспоминать – самое естественное состояние для узника. Вот арестованный и вспоминал, как он оказался в этом мире в ином, резко помолодевшем теле, да на готовом костре. Как спасся, как отыскал друзей и помощников. Как влюбился, наконец, в ведьму, одно прикосновение к которой сулило обычному человеку смерть. О своих первых подвигах вспоминал с уместной гордостью. Но вот причину попадания сюда никак не мог четко обозначить. Было бы хоть время для полного анализа всех событий…
А долго грустить в одиночестве ему не довелось.
Не прошло и четверти часа, как Василия Райкалина, который, оказавшись в этом мире, постепенно привыкал к имени Грина Шестопера, перевели в общую камеру. Точнее, сопроводили туда целой дюжиной вооруженных до зубов, угрюмых воинов. И если столичная тюрьма рыцарю изначально не понравилась по причине полной изоляции одиночной камеры, то новое соседство кучи уголовников вовсе радости не прибавило.
Сразу же появились нехорошие предчувствия: «Все эти движения неспроста! Неужели спешат меня ликвидировать без всякого суда и разбирательств?»
Здесь, правда, имелось два маленьких оконца под самым потолком, но все равно вонь стояла ужасающая.
Само помещение – площадью почти тридцать квадратных метров – вроде немаленькое, если сравнивать с одиночной камерой. Но заставленное трехъярусными кроватями, на которых томилось три с половиной десятка ярких представителей преступного мира, оно казалось бочкой, до отказа набитой протухшей селедкой. Ущемление личного пространства превышало все допустимые нормы, широко рекламируемые в цивилизованных странах.
И ладно бы смущала только теснота и неприятные запахи. При колеблющемся свете факелов физиономии здешних уголовников казались гротескными мордами исчадий ада. Словно тут специально собирали самых озлобленных уркаганов или наиболее ярких уродов, исполосованных шрамами, лишенных глаз, ушей, со сломанными носами и прочими увечьями. Этакий паноптикум самого омерзительного, страшного и непотребного, что есть в человеке, ведущем неправедный образ жизни.
– Здесь не скучно, хоть и тесновато, – с непонятным подтекстом напутствовал арестованного Василия старший дюжины тюремщиков. – Так что тебе понравится!
Ни злобы в тоне, ни сочувствия – работает человек. Конвоируемого никто не толкнул, словом грубым не обидел. Только он шагнул внутрь общей камеры, как у него за спиной закрыли дверь на лязгающие запоры.
Темней после этого не стало, потому как небольшая часть стены отсутствовала, а вместо нее пространство оказалось забрано толстенной решеткой. Вот за ней, в коридоре, конвоиры оставили в держателях два горящих факела. Это помогло старожилам хорошенько рассмотреть новенького:
– Ого! Да к нам в гости целый рыцарь пожаловал? – раздался первый глумливый вопрос. Часть одежды арестованный не успел передать волхву, и по ней легко было определить принадлежность человека к явно привилегированному сословию.
– Какая разница, кто он, здесь все равны! – последовал ответ одноглазого уркагана. – Потому и одеждой надо с товарищами делиться…
– Точно! – Один из самых тощих типов, с залысинами на голове, не иначе как подвизающийся в шестерках у здешней гопоты, враскачку двинулся к Шестоперу. – Сам поделишься или помочь?
Как себя вести в подобных местах, Василий Райкалин знал. Приходилось в прошлой жизни самому пару раз попадать, да и товарищи делились полученным опытом и впечатлениями от пребывания в уголовной среде. Но одно дело попасть в общую камеру случайно или в преддверии дальнейших разбирательств с законом, а другое – когда тебя явно привели сюда на расправу. В данном случае умение вести базар по фене и общаться на блатном жаргоне никто не оценит. Надо либо сразу бить смертным боем, либо тянуть время, используя для этого любую ложь, правду или возможность.
А там, глядишь, и вернется Боджи, отправившийся в разведку по тюремным коридорам. При помощи друга-домового всяко-разно сражаться предпочтительнее.
И рыцарь вспомнил, каким образом его бывший баннерет сумел остановить татей, решивших сжечь пленных.
– Делиться, говоришь?.. Ха! Не о том думаешь, плешивый. Надо срочно побег отсюда устраивать да рваться к тому месту, где сокровища князя Балоша припрятаны. Сутки у нас для этого есть. Так что сказывайте: есть возможность вырваться отсюда немедленно?
Лысоватый тип замер на месте и в наступившей полной тишине оглянулся на одноглазого. После чего стало понятно, кто здесь заправляет и кого следовало бы упокоить в первую очередь.
Но самое главное, что о легендарных сокровищах знали. В них верили. Их жаждали. Следовательно, приведенного на расправу рыцаря можно вначале попытать, все выяснить, а уж потом… Все заключенные понимали, что отчаянно блефующий сокамерник выгадает десять, максимум пятнадцать минут, которые все равно его не спасут.
Но и в умении логично мыслить здешнему бригадиру отказать было нельзя:
– Гонишь, тухлый! Если у тебя такие знания, то ты мог ими откупиться еще вне этой тюрьмы. А ты здесь… И одет прилично…
– Потому что сглупил, – пустился рыцарь в признания. – Имея сведения о сокровищах, одному предателю умудрился дорогу перейти. А он на Рим работает да возле самого короля отирается. Потому и сделал на меня навет, что якобы покушение на Ярослава Хорфагера готовлю. А чтобы меня никто не слушал, заявил: «Рыцарь этот делает вид, что знает о разных несметных сокровищах. Лишь бы с этой ложью к его величеству прорваться!» А сам у меня карту успел выкрасть…
– Карту? – заржал бригадир. – Да мы сами подобными подделками на восточном тракте по пути в столицу торговали!
– Дело не только в карте, – оскалился Грин Шестопер. – Я успел увидеть почти все сундуки с драгоценностями.
И пустился в описания легендарных сокровищ. Благо хорошо помнил каждое слово баннерета Варширока, которые тот выкрикивал на костре. Эти признания не спасли прославленного рыцаря от смерти, но все, что он рассказал о конкретных диадемах, коронах, ожерельях и прочих чудесных поделках, видимо, оказалось истинной правдой. И про некоторые из них даже здешние уголовные авторитеты знали. Потому что несколько типов многозначительно переглянулись с одноглазым бригадиром и еле заметно кивнули. То есть отсрочка немедленного убийства была получена. Но дальнейшие вопросы стали только острее и настойчивее:
– Если ты видел сокровища, то почему ими не воспользовался сразу?
– Потому что для рыцаря приказ баннерета священен! – высокопарно заявил Василий. После чего с досадой признался: – Был… до недавнего времени… Ведь Варширок оказал мне высшее доверие, раскрыв место с сокровищами и дав полюбоваться на сами сокровища. А потом еще и карту доверил, взяв с меня клятву передать ее только в руки короля. Увы, моего командира убили, а к нашему Хорфагеру мне так и не удалось прорваться. Предатели из окружения монарха постарались меня оклеветать и ограбить. А чтобы я не проговорился в дальнейшем, меня не просто в одиночку заперли, а к вам поместили…
