Мой племянник Васька – добряк и балагур, каких ещё поискать надо. И рубаха-парень. А поначалу, помнится, рос неулыбчивым дичком. Мычит да ыкает. Мы уж думали, никогда не заговорит. Седьмой год шёл парню, а он если к кому и обращался, то только «баба, ы» и изъяснялся исключительно жестами. Да и то в случае острой необходимости. Невестка моя Клавка сочла сына умственно неполноценным и отправила на жительство к нам в деревню.
– Ну и хорошо, что внучок немтырь, – говорила соседям моя мать. – Хош в армию не возьмут. Живее будя.
Цинковые гробы шли из Афганистана на Псковщину десятками. Да и не всем свезло в последний раз взглянуть на сыночков и схоронить в родной земле. Соседка наша тётя Тоня сколько жила, столько металась меж отчаяньем и надеждой, получив извещение о гибели двоих сынов. А тел не видала. И не одна она.
Мы Ваньку нашего, Васькиного отца, дождались. Приехал он в звании капитана, с почерневшим лицом и седой волосами. В свои-то неполные тридцать. Накрыли во дворе для всех желающих, как водится, стол. Огромный, ещё дедом нашим сколоченный, хранимый частями в сараюшке для особых случаев. Выпили за помин погибших, потом за здравие живущих. Сидим, молчим. Только слышно жужжание мух. И вдруг – страшный удар в днище стола. Аж посуда запрыгала, рюмки наземь посыпались. И в полной тишине – голос, мужицкий, никому не знакомый:
– Во, бл… дь, больно.
Женщины от испуга креститься принялись. Мужики, как по команде, головы сунули под стол. А там наш Васька улыбается, потирая шишку на темечке:
– Еб..т твою мать, – добавляет внятно так, басовито.
Мой брат, не успев обрадоваться, что сын наконец заговорил, заорал:
– Сидеть, не двигаться! – и пополз к Ваське. – Плоскогубцы давайте, мать вашу!
Рядом с Васькиной головой торчал огромный ржавый гвоздь. Кто его знает, когда и как он там оказался? И какая сила отвела Ваську на миллиметр от смерти?
– Не х… ый ангел-хранитель пацану достался! – сказал, глубоко задумавшись, заведующий фермой Егор Кузьмич. И уважительно так добавил: – Работу свою знает.
С того дня заговорил наш парень на чистом русском языке и сразу сложными предложениями. Правда, выражаясь культурно, с обильным использованием ненормативной лексики. Так в нашей деревне все говорили. Ругательством это не считалось. Простые селяне, не утруждая себя подбором соответствующих литературных слов, в случае особо сильных эмоций обходились всего несколькими, нелитературными. Зато крепкими, ёмкими и всем понятными.
Через какое-то время брат в письме рассказал нам новую историю. И опять же не иначе как с участием ангела-хранителя. По прибытии на место очередного назначения предоставили семье Ивана пустующий после смерти старухи хозяйки ветхий домишко. Дня на два, до освобождения квартиры. Ваня с раннего утра ушёл на службу. Клавка побежала устраиваться на работу. Ваське наказала вести себя хорошо, из дома ни ногой. Парень уже взрослый, через месяц в школу пойдёт, утешила себя. Но для верности заперла на замок.
…Через пару часов вдруг вспыхнула кровля – замкнула старая электропроводка. Пожарная команда прибыла быстро. Под обвалившейся под потоками воды крышей Васьки не оказалось. Замок – на месте, окна заперты. Клавка уже выла и рыдала, когда вдруг из-под земли раздался голос. Мистически настроенные офицерские жёны и даже кое-кто из прибывших на расчистку пепелища новобранцев попадали в обморок. А очнувшись, увидели невредимого Ваську с огрызком яблока в руке. Оказывается, пацан, обследуя новое жилище, обнаружил прямо в центре комнатки подпол, плотно закрытый металлическим щитом. А в подполе – несметное богатство. Там он и пребывал, уплетая варенье и яблоки, пока не почувствовал запах дыма и не услышал шум наверху. Самостоятельно выбраться не получалось, щит захлопнулся, сделался ужасно горячим и тяжёлым, вот Васька и позвал маму с папой.
И месяца не проходило, чтобы не получали мы новые свидетельства присутствия в Васькиной жизни охранительной силы. Однажды поспорил наш оболтус, что прыгнет с крыши четырёхэтажной казармы. Заметим, сталинской постройки. В лётчики надумал готовиться, шельмец. Вместо парашюта решил использовать Клавкин зонтик. Произвёл строгие математические расчёты, было ему уже лет четырнадцать. И сиганул. Но зонтик с законами Васькиной аэродинамики знаком не был, произведён был на советском заводе, судя по всему, в конце квартала, и сложился в обратную сторону в первое же мгновение полёта. Не собрать бы нашему парашютисту костей, но ровно в момент его приземления между булыжной мостовой и Васькиным безвольным телом возник грузовик с сеном.
Предстал победитель предо лбом проигравшего друга, готового к принятию ста щелбанов, и толпой восхищённых зрителей только к вечеру. Ибо пришлось прокатиться ему до самого совхоза, а потом возвращаться пешим ходом в военный городок. Зато – живым и невредимым.
В начале девяностых получил мой брат звание полковника и назначение в Забайкалье, начальником части. Клавка, желая соответствовать высокой должности мужа, гордо расхаживала в китайских тряпках под Versace. Но ни ожидаемого восторга, ни зависти ни у кого не вызывала. Там, как и у нас на Псковщине, в чести женщины в теле. А Клавка наша, хоть и хороший человек, но, как припечатала её моя мама, увидев в первый раз, «ни кожи, ни рожи, и жопа с кулачок». А Васька в неё пошёл. Хилый, отцу – чуть выше плеча. Мама про таких говаривала: «Соплёй перешибёшь». Но девки его, кудрявого да синеглазого, любили.
Университет Васька так и не окончил. Затянули его компании весёлые. Пить начал. Помногу и подолгу. Ему, балагуру и душе компании, избежать этой участи не было никакой возможности.
И спился бы, как многие его ровесники, и сгинул бы. Но тут возникла Алевтина. Без ангела-хранителя, думаю, опять не обошлось. То ли призвал он её в помощницы, утомившись спасать своего подопечного, то ли наместницей своей назначил. Приехала Алевтина в далёкий Иркутск из наших мест проведать жениха своего, солдата Степана – богатыря, красавца, из одних только мускулов состоявшего. А вернулась с нашим «соплёй перешибёшь» Васькой. Вот бывает же такое! Любовь у них случилась великая, умом непостижимая. Месяц из постели не вылезали. Васька даже забыл про водку. Но, обзаведясь вскоре новыми друзьями, вспомнил. Алевтине это не понравилось. И она решила действовать методом кнута и пряника. В качестве пряника предлагалось её сдобное сладкое тело, до которого Васька оказался охочим до дрожи во всех членах. А кнут был реальный, доставшийся ей вместе с мужицкой силой и добротным домом от деда-коннозаводчика. Через несколько месяцев Васька думать о водке забыл. И можно было бы на том закончить нашу историю словами «и жили они долго и счастливо», но случилось с моим племянником ещё одно удивительное происшествие, без которого портрет его будет неполным. И обошлось оно на этот раз без участия ангела-хранителя. Хотя кто ж его знает…
