27 сентября 2019.
Пятница.
Отрепанные розовые пуанты сломанными игрушками брошены на полу – когда мне грустно, я способна танцевать всю ночь. По правде сказать, не понимаю, откуда берутся для этого силы. Удивительное явление, правда же? Но самое фантастическое – это возможность не замечать время, что протекает мимо меня, пока я живу в музыке и танце, превращая несколько долгих серых часов в одно яркое масштабное мгновение счастья и свободы. Ночь – время свободы. Ночь – единственное место, куда я готова нырять открытыми глазами. Ночь – время для бесстрашного раскрытия себя миру. Когда все спят, когда никто не видит. И мне безумно нравится, что ни один человек не может меня видеть в этом бальном зале, пока я тихонько плачу одна.
В сущности, нет особых причин для слез, просто я устала. Опять. Уже третий раз за этот месяц выхожу из равновесия, прихожу сюда и остаюсь до утра, снова и снова обманывая родителей. Ночую у подруги? Верно, именно этой сказкой я их и кормлю всякий раз, когда в груди становится невыносимо тесно от непролитых слез, а душа требует душераздирающего, агрессивно-нежного балета. Так я и живу. Ложью прокладываю себе дорогу хоть в какое-то подобие интересной, увлекательной жизни, ибо в остальном мне очень часто кажется, что я просто существую в угоду интересам других и их жестоких желаний.
Но нужно возвращаться в реальный мир и собираться на учебу. Поэтому я устало тянусь за испачканными пуантами, поднимаюсь и, оставляя скупые, почти незаметные алые следы на паркете, морщась, но стойко преодолевая вполне терпимую боль в пальцах отважных стоп, иду в женскую раздевалку, чтобы встать под душ и взбодриться.
Я поспала всего два с половиной часа, но это того стоило. Танец лечит душу. Ощущаю себя лучше, чем накануне. Выпью магний, пожалуй, в этот раз капсул четыре, – и буду похожа на человека, уповая сбежать от стресса и утомленного настроения.
Вода, окрасившись в бледно-красный, стекает с пальцев ног, бежит в слив и исчезает, постепенно становясь совсем прозрачной. Пошевелив нижними фалангами и убедившись, что пальцы почти целы, я беззаботно откидываю назад голову, проводя ладонями по мокрым, гладким волосам, и подставляю лицо иглам едва теплых струй. Идеальная температура – и бодрит, и окоченеть получится не сразу. Но прежде чем это могло бы случиться, я выключаю кран и, отодвинув стеклянную дверь, ступаю на кафель. В личном шкафчике беру полотенце, неспешно вытираю всё тело, а потом, одевшись в джинсы и пуловер и закинув влажную ткань на радиатор отопления – Лиза уберет и аккуратно вернет сухую вещь в мой шкафчик, забираю с полки свою сумку и верхнюю одежду и хлопаю железной оранжевой дверцей. Уходя, проверяю свет и выхожу.
В парадных дверях, на выходе, сталкиваюсь с Каролиной, племянницей Лизы – хозяйки балетной студии. Что эта бедняжка здесь делает в такой ранний час?
– О, привет, Каролина, – я улыбаюсь ей, машинально пропуская девушку внутрь. Повернувшись лицом к ней, застываю на пороге, готовая в любую секунду сыграть в упрямого экстраверта, если того требует ситуация. – Не ожидала тебя здесь…
Она неуверенно замедляет шаг, однако моя попытка продолжить общение не дает ей сбежать, если вдруг у девушки возникла такая малодушная мысль, и Каролина в итоге, как и ожидалось, останавливается. Взявшись за шарф побелевшими от сентябрьского холода пальцами, медленно и спокойно начинает его распутывать вокруг шеи и смотрит на меня.
