Здороваться по утрам с Висконти уже традиция. Я не спеша ступаю по дорожке, мощеной плиткой кофейного цвета, и вдыхаю полной грудью аромат чайной розы.
Висконти ждет меня, как всегда. В чашечках его цветов блестит утренняя роса, крупные шипы и толстые стебли полны животворной травяной крови. Я смотрю в глубину закрученных бутонов ровно пять минут, и в эти пять минут я снова жив и свободен.
Затем часы в библиотеке громко отбивают девять утра – стекла в распахнутом окне дребезжат – и я возвращаюсь в реальность.
К увитым диким виноградом стенам, на разрушенных верхушках которых уже давно свили себе гнезда вороны. К частично заросшим клумбам, к величественному уцелевшему фронтону дома и левому крылу за моей спиной.
Когда я смирился с тем, что случилось, я начал заново знакомиться с домом. Каждый кирпич в стене, каждый осколок витража, каждая резная панель внутри. Перила, ступени, гобелены и даже подсвечники – все обрело новое звучание и свою историю. Возможно, именно история спасла меня от безумия, а вовсе не пятеро преданных слуг, не побоявшихся на свою голову остаться вместе со своим непутевым виконтом.
Их могилы находятся возле часовни, прямо в дальнем конце поместья. Часовня давно не действует, да и тел в могилах нет – но мне легче представлять, что свидетели моего несчастья там, рядом со мной, а не на деревенском кладбище. Мой дворецкий Поль, великолепная кухарка Хелена, Сониа, чья твердая рука не дала развалиться этому бедному дому вконец. Марел, умевший слушать меня, как никто, и младший садовник Олех, без которого розарий, мое утешение, погиб бы.
Конечно, будь Лоза настоящим поместьем пять человек ничего не смогли бы сделать, но вся Лоза это два этажа и два крыла дома, крошечный парк, пруд и часовня. Совсем не похоже на Большие Ключи, в которых прошло мое детство.
Был ли я разочарован?
Нет.
Денежные затруднения дядюшки дали мне свободу, а свобода закончилась…вот этим. Не имея возможности купить для меня патент в армию или хоть какое аббатство, он выслал меня с глаз долой. Туда, где я мог без всяких препятствий перечитывать Альтера, выбросить парик и предаваться разнообразным развлечениям.
Возможно, вы слышали обо мне. Я что-то вроде жутковатой истории, которую рассказывают детям на ночь. Даже удивительно, насколько быстро она превратилась из реальности в страшилку, а из страшилки – в сказку. Всего-то несколько десятков лет, да немного фантазии и вы наверняка узнаете этот сюжет о прекрасном, но черствым сердцем юноше, который в наказание за свое равнодушие был превращен в Чудовище. И только любовь прекрасной девушки может спасти его от этой участи и вновь вернуть ему человеческий облик. Впрочем, я слышал, что несколько лет назад приезжие купцы в Большой Долине рассказывали эту сказку уже иначе, и моей гипотетической возлюбленной оказалась дочь феи.
Интересно, если бы феи в самом деле ходили среди нас, хоть одна бы захотела полюбить человека с моим прошлым?
Есть кое-что приятное в том, чтобы быть частью знатного и уважаемого семейства. Пусть ты и живешь в таком захолустье, как Малая Долина. Видели бы вы лица гостей, которым я разослал приглашения к своему двадцатилетию: столько дней тащиться по местным дорогам, чтобы вручить мне аляповатую, дорогую безвкусицу, и принять участие в безумной пирушке, которую закатили мои друзья.
Да, у меня было когда-то много друзей, они гостили у меня месяцами, и бесчинствам нашим не было конца и края.
По пьяной прихоти я распорядился продать всю эту воняющую ненавистью и раболепием кучу барахла, и приказал наполнить вырученными монетами ванну, дабы и скупаться в золоте – оно-то и спасает меня теперь.
Вижу удивление на твоем лице. Садись ближе, спрашивай, что тебя смутило в моем рассказе? Я чувствую, от тебя пахнет розой, моя милая. Это так нежно и так трогает мое сердце. Ты позволишь обнять себя? Всего лишь на мгновение?
Винсент обнял руками воздух, изобразил поцелуй и открыл глаза.
Фарфоровый паж смотрел на виконта со столешницы, растянув покрытые краской губы в ухмылке.
Винсент кивнул.
– Да, наверное, с поцелуем я переборщил. Возможно, мне стоит просто упасть на колено и простереть руки?
Паж молчал.
– В прочем, что толку? Никто и никогда не придет сюда послушать мою историю, кроме тех, кто давно ее знает, – горько усмехнулся виконт.
Паж молчал.
– Ты знаешь, когда я был маленьким, мама говорила мне, что каждая изящная вещь – это красота, застывшая вне времени, – продолжил мужчина. – Но важно, чтобы она по-настоящему трогала твое сердце.
Паж все еще молчал.
Винсент, нога за ногу, подошел к столу и присел, заглянув фигурке в глаза.
– Она любила сравнивать людей с яблоками. Самое ценное в косточках, из которых появилось яблоко. Самое ценное в сердце и душе, все остальное – сор и трава.
Паж издевательски молчал.
Виконт выпрямился и взял фигурку двумя пальцами.
– Жаль, я не мог тогда сказать ей, как она ошибается, мой милый паж.
Фигурка упала на пол и хрустнула, раздавленная под ногой Винсента.
– Сердце и душа – такой же сор.
Виконт покачнулся с носка на пятку.
– А что делать, если прекрасная девушка, что однажды придет сюда, будет нестерпимо вонять козой? – спросил он у обитых расползшимся шелком стен.
Стены удрученно молчали.
Нагруженная корзинами телега, поскрипывая колесами, остановилась у мельницы. С телеги, не дожидаясь помощи возницы, спрыгнула высокая, дородная женщина, в богато расшитой накидке. Алый платок на голове и пышущие алым же щеки, вместе с зеленой тканью платья, придавали женщине сходство с маком .
– А неплохо, неплохо сестрица устроилась, – окинула цепким взглядом прибывшая окружающий пейзаж.
Местность и впрямь была замечательная: мельница стояла на берегу реки, носящей интригующее название Затейка. Цветущий кустарник отражался в вечерней воде, перекинутый чуть поодаль невысокий мост разбивал поток, и река ворчала, шумела, спрашивала и пела на несколько голосов сразу.
Мельничное колесо молчало – мельник свято верил, что местным водяным никак не понравится, если к закату работа все еще будет кипеть. А кому охота связываться с тайным народцем и навлекать на свою голову беду?
– Милютка, душенька, наконец-то добралась! – от справного на вид двухэтажного дома к телеге, подобрав подол сарафана, бежала молодая женщина.
Сестры обнялись и расцеловались.
– Ох, добра-то ты привезла, добра, как на несколько месяцев, – растянула губы в кривой улыбке мельничиха.
– Ежели мне понравится, неужто прогонишь, Малена? – фальшиво огорчилась Милютка.
– Ну что ты, нет конечно, нам на мельнице всегда нужны лишние руки, – пропела Малена.
Возница только крякнул.
Сестры снова обнялись.
