Не выходи из комнаты, не совершай ошибку!
(И. Бродский)
Из потерянных дневников
Вспоминая ту страшную осень и зиму, я понимаю – мы не могли поступить иначе. Хотя способов остаться в стороне было множество. Не отвечать на звонки с незнакомых номеров. Не выходить из дома, когда стемнеет. Или выходить, но только с теми, кто не замарался. Кто не в Игре. С теми, кто ни за что не согласились бы в нее играть – именно такие нам и нужны были тогда. Мы могли рассказать родителям. Учителям. Любому из взрослых. Позвонить в какую-нибудь службу – их же много сейчас. Возможно, нам не поверили бы сразу. Но, если бы мы настаивали, к нам бы прислушались. Подняли бы на уши школу. Врачей. Проверили бы у психиатра. На наркотики. Перетряхнули бы личные вещи, отняли телефоны, заперли бы дома. Придумали бы страшную историю – одну из тех, что пишут в новостях. «Опасное увлечение среди школьников и студентов», «новая опасная игра» и «будьте внимательны». Или что-нибудь в таком же духе. Пусть. По сравнению с тем, чем мы на самом деле занимались, это была бы сказка. Нас пасли бы, как овечек. Заблудших овечек. За нами стали бы следить. И супер, так нам и надо.
Но мы ничего не сделали. Оставили как есть. Остались в Игре. Даже тогда, когда стали пропадать люди. Когда мы сами пропали. Почему мы ничего не сделали? Я боюсь себе признаться, но, мне кажется, я знаю, почему. Правда в том, что ни один из нас не хотел уходить. И не только из страха.
Нам нравилось.
Нам очень нравилось.
Игра затянула нас.
И теперь нам остается одно.
Проходить Игру заново, пока она не закончится сама.
Но закончится ли?
Март 2019
Впервые это случилось двадцатого марта. Почти сразу, как Матвей вышел наружу. Только и успел отойти от подъезда.
Он направлялся к скверу. Все, что было вокруг, все, что успел Матвей увидеть и почувствовать незадолго до того, как мир изменился навсегда, он хорошо запомнил. Эта картинка врезалась в память, как ориентир той, старой жизни, к которой он еще имел отношение, но вскоре перестал. Запах маленького тамбура перед выходом на улицу – там, внутри лежал кусок ковра. Старого такого, как у бабушек в квартирах. Скорее всего, какая-нибудь из этих бабушек-соседок и притащила, чтобы «добро не пропадало». Летом ковер из подъезда убирали, а по осени выкладывали вновь. До прихода тепла он лежал там, пах мокрой дворнягой и старыми ботинками.
Что еще запомнилось Матвею тогда? Дверь, покрытая слоем относительно свежей краски (в прошлом году ремонтировали «панельки» на их улице, вот и у них мимоходом покрасили). Зарешеченное панорамное окно в пыльных разводах. Надпись «ещкере» черным маркером на стене. Синяя табличка с надписью «1 подъезд, кв. 1 – 99». Матвей зачем-то обернулся на нее, словно пытался запечатлеть эти последние кадры навсегда.
В окнах высотки горел свет – теплый, медовый, словно свежезаваренный чай, который там, на чужих кухнях, его наверняка и пили сейчас. С лимоном. С сахаром. С пряниками какими-нибудь. Или маковыми слойками. Матвей глядел вокруг, и будто видел это все впервые. Липы и клумбы. Детскую площадку с веревочным городком. Зеленые урны на скошенных ножках. Окурки вдоль бортиков. Жухлую прошлогоднюю траву. Голубей на дорожке. Скотч-терьера в клетчатой попонке – его хозяин стряхивал пепел на газон, спрятавшись за стволом дерева.
Все это запомнилось Матвею хорошо. На самом деле, была еще одна причина так пристально рассматривать свой собственный двор. Все эти предметы отвлекали от футляра. Он лежал в рюкзаке, в самом верхнем кармане. Рюкзак казался невероятно тяжелым, будто его набили булыжниками, хотя ничего тяжелого в нем не было.
Матвей присел на скамейку – ноги не слушались. Он не знал, что внутри подарка. Старуха не разрешила посмотреть заранее. Там что-то перекатывалось и мягко постукивало в бортики, когда он переворачивал футляр.
– Наденешь, – просто и коротко сказала она тогда.
– И что будет?
Стоило ли спрашивать? Ведь старуха могла спокойно соврать. По ней было видно. Хитрые, злые глаза. Такая и прикончить может, если будет возможность. Ножом в спину. Тихая старушка, ага. Укокошит – глазом не моргнет. Уж соврет – тем более. Но Матвей тогда все равно спросил.
– И что будет?
– Все, что захочешь, – сказала она.
– Прям все? – недоверчиво ухмыльнулся Матвей.
– Ты главное загадывай получше, – он заметил в глазах старухи недобрый огонек и в очередной раз пожалел о том, что связался с ней. – Вселенная, она же все слышит. Только попроси.
И теперь, сидя на скамейке в пяти шагах от собственного подъезда, Матвей держал коробку в руках, не решаясь открыть ее. Его накрыло ощущение, что он совершает ужасную ошибку. На площадку с другого конца заскочили двое девочек лет пяти-шести. За ними следовали мамы, они синхронно окинули Матвея подозрительными взглядами – пацан какой-то нервный, сумку свою к груди прижимает, что там лежит, а?! Матвей вздрогнул и прижал рюкзак к себе еще сильнее. Потом спохватился, вытер лоб рукой, попытался принять расслабленную позу. Скамейка стояла вплотную к деревьям, там, где сидел Матвей, царила густая тень. Он вздохнул и закрыл глаза.
Когда Матвей наконец решился вытащить футляр, прошла, наверное, целая вечность. Он приподнял крышку. Руки вспотели, пальцы дрожали и вытащить его на свет получилось не сразу.
В футляре лежали темные очки. Если бы кто-нибудь подарил Матвею их, допустим, на день рождения, он точно был бы рад. Это были не просто очки, а клевые очки. Новенькие Райбаны. Стильные, в черной матовой оправе.
Он надел их.
И ничего не произошло.
Он ожидал, что что-то случится. Сверху упадет летающий корабль, или кто-нибудь поведет себя странно. Выпрыгнет из кустов и накинется на него. Сунет пачку денег и убежит. Но все было тихо. Мужик, что курил за деревом, уже нагулялся с собакой и куда-то исчез. Голуби тоже улетели. Зато дети были здесь. С визгом возились возле горки, толкались и спорили. Их мамашки стояли неподалеку и о чем-то разговаривали. Вдруг одна из них повернула голову в сторону Матвея и бросила на него долгий взгляд. Потом махнула в его сторону рукой, наклонилась к другой и что-то сказала. И обе они засмеялись. У Матвея засосало под ложечкой. Он ненавидел, когда кто-то смотрел на него, а потом смеялся.
И вдруг та, что затеяла эти гляделки, направилась в его сторону. Матвей пристыл к сиденью. Она действительно шла к нему. Миновала освещенный квадрат, на минуту скрылась в темноте, и возникла уже совсем рядом. Сквозь очки был виден только ее светлый свитер.
– Привет! – сказала она.
Девушка стояла в двух шагах от него. Да, это была девушка, а не мама одной из этих маленьких девчонок, что копались сейчас в песочнице. Слишком молодая, скорее сестра. Старшая. На ней был широкий свитер, один рукав сползал с плеча, из-под него торчала лямка лифчика. Джинсы короткие, рваные на коленях.
