Приснился ручей. Вернее, сам ручей был скрыт густым кустарником и плакучей ивой, но выдавал себя мягким и чистым журчанием, которое ласкало слух и не давало возможности обмануться. Разведя ветви ивы, Паша увидел его. Но это был не просто ручей, а самое его начало – небольшой родник. Вода, избавившись от подземного плена, стремилась нежными звуками поделиться со всеми этой своей радостью. Очевидно поэтому услышанное радовало в высшей степени.
Только потом Паша осознал истинную причину своего восторга – он слышал. И звуки ручья, и шум ветвей старой ивы, и далёкое пение неведомой птицы он хорошо и отчётливо слышал. Показалось даже, что его разбудил звук будильника. Но просыпаясь, Павел понял: возможность слышать осталась во сне, из которого его вытолкнули яркие вспышки и вибрация будильника.
Чтобы там не говорил психолог, слышать – это здорово. Может, когда-то, со временем другие органы чувств и расширят свои возможности и они в достаточной мере компенсирует отсутствие слуха. Но сейчас, каждый раз после сна, в котором были звуки, Павел находился на грани отчаяния. И это он сегодня ещё во сне не слышал музыку.
Именно осознание, что он уже никогда не сможет не только исполнить музыкальное произведение, но даже слышать, и было самой большой проблемой, которую не мог решить очень хороший человек и психолог Илья Львович.
Но кое-чего Илья Львович всё же добился. Он оставил у Павла надежду, что его проблема со слухом – это не навсегда. И пусть вероятность такого развития событий и мизерна, но всё же, там, глубоко в сознании, куда Павел не пускал никоим образом своё отчаяние и не заглядывал сам, оставалась крохотная доля надежды. Но она постепенно сжималась и Павел хоть и боялся себе признаться, но осознавал, что когда-то исчезнет и она.
И о музыке можно будет забыть.
Ещё в младших классах единожды услышав в исполнении симфонического оркестра Первый концерт Чайковского Павел понял, что ничего иного в этой жизни кроме музыки его не интересует. И не было сомнений в исполнении мечты, не случись тот полёт. Они с мамой возвращались с летнего отдыха у моря и в самолёте произошла разгерметизация.
«Резкая декомпрессия», – назвал это врач отоларинголог, к которому Пашу привели на приём, когда выяснилось, что он оглох.
Там, в самолёте от страшного шума перестали слышать все. Но через какое-то время слух вернулся. Ко всем, кроме Павла. Доктор заверил, что и у Павла будет всё хорошо.
– Баротравма, конечно, имеет место, но не больше, чем у остальных пассажиров.
Когда же его прогноз не оправдался ни через месяц, ни через шесть, он заявил, что здесь нужен другой специалист.
Так и появился Илья Львович, который детально разобрался в ситуации и объяснил родителям и Паше – проблема не в резком изменении давления, негативно влияющем на барабанные перепонки. А в том, что тогда на борту самолёта ребёнок увидел, свою маму, потерявшей сознание, а воспринял это, как её смерть.
Паша, всегда внимательно относившийся к инструкциям и правилам, хорошо знал: если в полёте из специальной ниши выпадает маска, то её нужно немедленно надеть. И сделал это. Мама же спала через одно пустое место от него. И Павел не мог дотянуться, чтобы помочь ей. Он отстегнул привязной ремень и в этот момент самолёт стал резко снижаться, а Пашу наоборот подбросило под потолок салона. Он ничего не мог поделать несколько долгих десятков секунд и, увидев, что лицо мамы начинает синеть, закричал так громко, как только мог. И стало очень тихо. Не было ни криков других пассажиров, ни шума воздуха, врывающегося в салон, ни звука моторов. Услышав это, прибежала стюардесса. Паша хорошо заполнил, что она была босиком, а в руках держала баллон с маской. И синева стала уходить с лица мамы, когда она задышала кислородом.
Психолог объяснил, что полная глухота – это результат сочетания декомпрессии и сильного стресса. Одна разгерметизация самолёта не могла быть причиной. Значит слух должен вернуться. Это говорил он долгих четыре года назад. Со временем формулировка изменилась на «скорее всего вернётся», а потом и на «будем надеяться».
В любом случае приходилось осваиваться в новой жизни, где нет звуков. И о музыке нужно забыть. Паша один раз попытался играть на своей трубе, но не услышав реакции на привычные действия ощутил почти физическую боль и больше в руки любимый до этого инструмент не брал. Мама пыталась найти ребёнку хоть какую-то специальность, связанную с музыкой, но тщетно. И в конце концов, Павел занялся ремонтом радиоэлектроники. И, однажды их фирма монтировала оборудование студии звукозаписи.
В перерыве, когда никого не было, он подошёл к ударной установке и, взяв, лежащую на большом барабане палочку легонько стукнул ею по пластику. Воспроизведённого звука Паша не услышал, но приятная вибрация от мембраны барабана через палочку передалась руке и потом всему организму, вызвав давно забытое ощущение звука.
Павел сел на круглый табурет, который музыканты называют троном, и взял вторую палочку. Постукивания ими по барабану вызвали небывалый восторг. И сам того не осознавая, Паша стал воспроизводить ритм к давно забытым мелодиям, слышанным, в прошлой жизни, в которой у него был слух.
Неожиданно кто-то резко затряс Пашу за плечо. Паша обернулся и только теперь увидел хозяина ударной установки. Лицо его было раздражённым, а губы резкой артикуляцией воспроизводили:
– Я к кому обращаюсь?
– Извините, я не слышал…, – начал Павел, но барабанщик его прервал.
– Так слушать надо.
– Филя, он не слышит. В смысле глухой, – сказал другой музыкант.
Барабанщик удивлённо посмотрел и засмеялся.
– Нормально для ударника. Мне тоже говорят, что я никого кроме себя не слышу.
Потом сел за установку и, взяв палочки, сказал:
– Но дрова нужно свои иметь.
– Дрова? – уточнил Паша, сомневаясь правильно ли он прочитал сказанное по губам.
– В смысле палочки. И чужие без спроса брать нельзя.
И если до этого момента надежда на восстановление слуха постепенно съёживалась, то после описанных событий сей процесс прекратился. Появилась цель – научится стучать на барабанах. Ударные – это тоже музыка. И очень важная её составляющая – ритм. И то, что играть в группе, если не слышишь других музыкантов нельзя и, что выступать соло на ударных невозможно, для Паши не имело никакого значения. Поскольку каждое соприкосновение палочки с мембраной барабана или металлом тарелки отдавалось во всём организме вибрациями и это была самая настоящая музыка. По крайней мере из всех доступных.
А ещё у Паши была подруга. Именно так: в прошедшем времени – была. Они с Аллой были знакомы… трудно вспомнить, сколько. Правильно будет сказать: «Всегда».
