Ее дочь была замужем. Официально и давно. Счастливо? Удачно? Скорее нет, чем да. Когда женщина счастлива в браке, она не будет восклицать с апломбом: зато у моей дочери есть отец!
Отец. Ещё одно название. Ещё один статус, на этот раз мужчины.
В ее глазах ее зять не был ни отцом, ни папой.
Ей много не рассказывалось – дочка была достаточно закрытой, не из тех, у кого душа нараспашку. Как-то посетовала на это подруге, когда ее Ляльке было уже четырнадцать.
Людмила была доморощенным психологом: прочла кучи статей и книг по психологии, увлекалась астрологией и эзотерикой.
– Оставь ребенка в покое, – протянула Людмила нравоучительно. – Она такая. Бережет свое личное пространство, выставляет границы. Ты ее не переделаешь, да и зачем? И заканчивала глубокомысленно:
– Все люди разные. Яблоко от яблоньки недалеко падает, но укатиться может так, что и не найдешь. Кроме того, гены ещё никто не отменял.
А гены в ней не только твои.
Так тактично намекала Людмила на гены ее бывшего мужа.
Они разошлись, когда Ляльке исполнилось 21 год , и она выпорхнула из дома. Вышла замуж и поселилась со своим Владом в каком-то мошаве. Полтора часа, если без пробок – вроде и не расстояние. Да, наверное, не расстояние, если есть машина и много свободного времени. А если ни того и ни другого?
Тогда остаётся телефон. Зато съем дешевле, и ребенок растет на природе.
Так считал Влад – отец Вики, ее единственной внучки, которой скоро исполнится восемь.
Они завязли в этом мошаве, среди этой природы, даже не помышляя о покупке квартиры. Она бывала там нечасто, а если быть честной, то очень редко. И далеко, и нет прямого автобуса, и ощущение, что ее визиты не доставляют никому особой радости, разве, что Викуле, которая водила ее гулять по этой природе с видом заправского экскурсовода.
В эти редкие визиты ей в глаза бросалось все то, что Лялька пыталась скрыть.
"Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу". Кажется, в ее детстве была такая песня. Во всяком случае, мелодию она помнила прекрасно.
Ее со своим неповторимым акцентом пела Эдита Пьеха. Так и она – старалась не видеть и не слышать и тем более не говорить. Память хранила фразу из любимого миллионами фильма: не учите меня жить, лучше помогите материально. Материально помочь она не могла, а потому – Эдита Пьеха. Зато – у ребенка есть отец.
Собственно, и ее дочь выросла в полной семье. В полной и вполне себе благополучной. Такими виделись они окружающим. Контрапунктом этого благополучия были ее навязчивые мысли о разводе.
Нет, первые лет пять было все нормально. Потому, что была маленькая Лялька, не вылезающая из соплей и ангин. И не было ни времени, ни возможностей на оценку своей семейной жизни. Антибиотики и витамины, фрукты и закаливания – это были главные темы, заполонившие ее мир, всю ее – без остатка.
Переезд в новую страну с морем и изобилием этих самых фруктов, как ни странно, только усугубил ситуацию: Лялька стала лютым аллергиком. Да и как можно не быть аллергиком в стране, где круглый год что-то цветет – цветы, кустарники, деревья.
А на фоне этого цветения на страну спускается хамсин, когда в воздухе висят тонны пыли и песка, а зелёный цвет светофора превращается в синий. И тогда дом задраивается, как корабельная рубка, врубается кондиционер и выпиваются литры воды. Параллельно с кондиционером включается увлажнитель воздуха – круглосуточно и ингалятор – каждые четыре часа.
Вот так и случилось – не до себя. Эти ингаляторы и увлажнители, эти бесконечные аптеки и врачи стали ее зоной проживания. В перерывах бегала по уборкам – жить-то надо, а на одну зарплату мужа это было невозможным. Образование филолога здесь не котировалось, и как его применить она не очень-то представляла.
Подрастала и потихоньку выползала из своих болезней Лялька, которая в новой стране стала Яэль. Да, она по-прежнему выходила из дома только с ингалятором, но это уже был другой ребенок, не требующий ежеминутного внимания и заботы. Немного отпустила тревога. Стала брать больше уборок – платили хорошо.
А потом в какой-то момент поняла: хватит, сколько можно? Надо же хоть немного подумать о себе.
По совету одной своей клиентки взяла курс ассистента зубного врача.
Как же тяжело далась ей эта учеба! Закончила, получила диплом. Ей даже повезло сразу устроиться в клинику. Работа посменно. И недалеко от дома. А вот доктор – выходец из Шотландии – оказался тем ещё подарком. Ей было трудно – и работа оказалась совсем не та, которую она себе представляла, и невозможность, несмотря на все ее старания, наладить отношения с человеком, с которым приходилось по полдня проводить в закрытом пространстве.
Он был специалистом своего дела, но она не понимала этих клиентов, которые были согласны лечиться у человека, совершенно не умеющего улыбаться. Эта депрессивность тяжёлым облаком висела в воздухе их прекрасно оборудованного кабинета, и, выходя на улицу, она с облегчением вздыхала, словно вырвавшись на волю. Потихоньку начала понимать, почему с такой лёгкостью нашла это место. Желающие не стояли в очереди.
Жаловалась подруге.
– Ну, ты даёшь, – пожимала плечами Людмила. – Столько учиться, чтобы потом вот так мучиться? Слушай, а, может, тебе врача поменять? Найти какого-нибудь, который умеет улыбаться, разговаривать, может быть, даже шутить?
– Не знаю, – она обречённо вздыхала. – Тут дело не только в нем. В целом, все не мое. Совсем.
Мужу не жаловалась и даже не особо рассказывала, заранее зная, что не встретит ни понимания, ни сочувствия.
А чего сочувствовать? Прекрасная квалифицированная работа, четверть часа ходьбы от дома. Совсем неплохая оплата. И работа не физическая, в чистоте; летом прохладно, зимой тепло.
– Ты посмотри на других, – как-то сказал он ей в ответ на попытку рассказать о своих ощущениях. – Да на свою Людмилу хотя бы посмотри. Это же не работа, а сумасшедший дом!
С Людой они были знакомы с ульпана, домой им было по дороге, так и сблизились, болтая о том – о сем.
Она первая в группе стала подрабатывать на уборках, пропуская занятия и беспечно улыбаясь:
– Иврит и так придет, куда он денется. Не в Перу живём. А деньги нужны сегодня.
