ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТАНОВЛЕНИЕ
1
Ярослав явился на Лубянку не просто так (впрочем, из праздного любопытства в это мрачное заведение давно никто ходит).
Вчера на открытой лекции в недавно «отпочковавшемся» от МГУ Московском институте философии, литературы и истории (МИФЛИ), где он имел честь обучаться по направлению командования Рабоче-крестьянского красного флота, профессор Фролушкин фактически разнёс в пух и прах «Краткий курс по истории ВКП(б)», точнее, его основополагающую четвёртую главу «О диалектическом и историческом материализме», написанную, как поговаривают, лично товарищем Сталиным.
Нет конечно же доносить на своего преподавателя не очень прилично, но и оставлять без внимания столь вопиющий факт очернительства советской действительности свежеиспечённый член партии большевиков попросту не имел права…
Электрический свет в просторном коридоре был слишком слаб и тускл. Поэтому ранний посетитель, страдавший начальной формой близорукости, едва не врезался в долговязого парня в новенькой униформе, замешкавшегося у двери одного из кабинетов.
Серьёзного столкновения, к счастью, удалось избежать – он только задел слегка потрёпанный кожаный портфель, впрочем, так и не выпавший из тощих длинных рук, после чего не замедлил принести незнакомцу свои искренние извинения…
В ответ ожидал чего угодно: от матов до тумаков, однако служивый неожиданно полез целоваться:
– Тёзка, родной, какими судьбами?!
С трудом освободившись от удушающих объятий, студент снял очки, аккуратно протёр платком их стёкла и напялил на прежнее место…
Перед ним стоял бывший голкипер футбольной команды «Моряк» Северной военной флотилии, в которой они вместе играли несколько лет.
Между прочим, тогда их часто путали: первый номер – вратарь Пчелов, второй – защитник Плечов или, может, наоборот? Да ещё оба Славики!
– Ты что здесь делаешь? – еле смог выдавить перепуганный очкарик.
– Работаю! То есть служу…
– Кем, если не секрет?
– Оперуполномоченным спецотдела… Тьфу ты чёрт, девятого отдела ГУГБ НКВД СССР1 – никак не могу привыкнуть, только вчера нас в очередной раз переименовали и пронумеровали… Так что – разрешите представиться… Лейтенант госбезопасности Пчелов Вячеслав Васильевич, – сухим, казённым слогом отрапортовал офицер и напоследок привычно полюбопытствовал: – А вы, какими судьбами, дорогой товарищ?
– Дело есть! Между прочим, особой государственной важности…
– Мы другими и не занимаемся! Так что ты того… погодь немного, я только отдам начальнику отчёт и буду свободен, словно птица в полёте… Закроемся у меня в кабинете, посидим, поболтаем, вспомним, так сказать, славную флотскую молодость!
– Слушаюсь, товарищ лейтенант!
2
Пчелов и вправду долго не задержался.
Ровно через пять минут, пятясь, он покинул кабинет своего непосредственного начальника… Потный, с раскрасневшимся лицом и уже без портфеля.
– Эх… Засадил мне Глеб Иванович клизму по самое горло, – откровенно признался Пчелов ожидавшему в коридоре товарищу. – Что ж, сам виноват: запорол «косяк», теперь вынужден расхлёбывать по гроб жизни…
Ярослав не ответил ничего. Просто промолчал.
Время такое. Много будешь знать – скоро сгинешь.
– Ну и хрен с ним, – продолжал его бывший сослуживец. – Давай ко мне, угощу тебя хорошим чаем.
– С удовольствием… А то я уже забыл его вкус. Сам понимаешь, то, что подают в нашей студенческой столовой, иначе, как мочой, назвать нельзя…
– Не брюзжи, старина! Светлое будущее не за горами…
– А вот профессор Фролушкин считает…
– Да пошёл он к ядрёной бабушке! Гляди, какие у меня «хоромы» – развернуться, блин, негде… Ты бочком входи, бочком. Посиди немного на моём месте – почувствуй, так сказать, собственной задницей, каково оно – круглосуточно пребывать в чекистской шкуре!
– Спасибо.
– А я пока к шефу сбегаю – за «бульбулятором»…
– За чем?
– Так мы называем электрокипятильник…
– Что?
– Долго объяснять… Принесу – увидишь! – Пчелов махнул рукой на бывшего сослуживца, безнадёжно отставшего от новейших достижений технического прогресса, и вышел прочь.
3
У всё той же двери с новенькой табличкой «Начальник 9-го отдела ГУГБ НКВД СССР товарищ Бокий Г.И.», Пчелов остановился, огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, шмыгнул за тяжёлую дверь.
– Можно, товарищ комиссар третьего ранга?
– Ты, как всегда, сначала входишь, а только затем спрашиваешь разрешения… – блеснув из-под высокого чела бездонными коричневыми глазами, обычно не выказывающими никаких эмоций, в шутливо-ироничной, можно сказать, даже издевательской манере бросил поджарый, сухощавый мужчина, отставляя в сторону развёрнутую газету с текстом новой Конституции2. – На самом интересном оторвал!
– О чём вы, Глеб Иванович?
– Об основном законе Страны Советов, текст которого ты обязан был выучить наизусть ещё на прошлой неделе!
– Так я стараюсь… Учу… И днём, и ночью, – неуверенно пробормотал лейтенант.
– Тогда процитируй статью сто двадцать седьмую…
– Ну… В ней… В общем…
– Не в общем, а предельно точно. Строго по тексту!
– Эта статья гарантирует всем советским людям…
– Не гони пургу… Если не помнишь – так и скажи! Без обиняков, прямо…
– …Свободу печати, собраний, митингов, шествий, демонстраций…
– Да… Всё в одну кучу смешал… Это статья десятая. А сто двадцать седьмая…
– Вспомнил… Там идёт речь о неприкосновенности личности…
– Ладно… Повторяю… Для особо одарённых… «Никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора». Понятно?
– Так точно, товарищ комиссар!
– Сиди – и учи. Пока не будешь знать, как «Отче наш» – на глаза мне лучше не попадайся!
– Что вы меня всё время провоцируете, Глеб Иванович? Какой к чёрту «Отче наш»? Я, как и вы, убеждённый атеист!
– Ладно… Не сердись. Я ведь по-доброму тебя журю, можно сказать даже – по-отечески.
– Понял… Разрешите идти?
– Да погоди ты… За чем приходил – помнишь?
– А… Кипятильничек хочу ненадолго одолжить – встретил старого дружка, сослуживца по Северному флоту, не мешало бы чайку сварганить.