– У тебя вообще все норм, детей нет, выглядишь офигенно, работа есть, мужиков вокруг до хрена… Долго одна не останешься. Только знаешь, don’t sell yourself short. Реально надо знать себе цену. А то мы какие-то контуженные этими отношениями все.
Марго ушла, но сочла необходимым повторить свою мысль в рабочем мессенджере. Меня не надо было ни в чем убеждать, но на всякий случай я скопировала текст сообщения и сохранила. Как послания из китайских печенек с предсказаниями, которые я ношу в кошельке. Письмо, адресованное самой себе на случай, если я вдруг забуду, что только что получила второй шанс начать все с чистого листа.
Справедливости ради, надо сказать, что в тот момент долгосрочные перспективы моей личной жизни меня не заботили. Чтобы как-то сохранить присутствие духа, я с головой уходила в работу, а когда возвращалась в мою безумную реальность, то обдумывала предстоящий переезд (побег?), который поставит окончательную, безапелляционную точку моему браку, и мне становилось дурно. В развале отношений всегда виноваты двое, но зачастую одному из них приходится взять на себя ответственность и в одиночку разрубить гордиев узел, насильно связывающий меж собой двух людей, которым уже давно бессмысленно быть вместе.
В огромное окно справа от моего стола нещадно палило послеобеденное солнце, слишком жаркое для конца лета. Там, внизу, закипали машины, неровными рядами покрывавшие квадрат корпоративной парковки. А если вытянуть шею и заглянуть вдаль, мимо загруженной автотрассы и унылых бетонных зданий, то можно окунуться в синюю полосу искрящегося на горизонте озера, сулящего свободу и счастье, безусловные и безграничные.
Как выяснилось сегодня, Марго тоже разводилась. Названная в честь булгаковской Маргариты, она делила с мужем инвестиционную недвижимость и двоих детей. Не сдержав данное себе обещание дотерпеть до их совершеннолетия, она сбежала от их отца к своему бывшему начальнику. Пару месяцев назад я заметила, что с ее шеи вдруг исчез кулон в форме сердца – кулон, который она никогда не снимала. Теперь же Марго демонстрировала пустой безымянный палец и цитировала прощальное письмо своей тезки: «Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня».
Накал страстей достиг той точки, когда держать все в себе Марго больше не могла, а тут я хожу с перекошенным лицом. То есть про собственное перекошенное лицо я не знала. Думала, хорошо маскируюсь. Ошибалась.
Тогда я только начинала догадываться, что совсем не обязательно вести бой в одиночку. Что иногда люди, совсем непричастные к твоей жизни, могут очень помочь – словом, присутствием, советом. Я старалась не распространяться о том, что у меня происходит. Но по нелепому стечению обстоятельств, все в моей команде уже знали, что я расхожусь с мужем, и единственное, что держит нас под одной крышей, – это квартира, которую мы никак не можем продать. А Марго, знакомая, работающая этажом ниже, узнала во мне свои мучения, и, обменявшись ужастиками двух женщин, уходящих от мужей, нам обеим стало легче.
«Don’t sell yourself short», – повторила я за Марго. Надо запомнить. Я так далеко в будущее не заглядывала. Меня больше интересовало, как найти комнату и съехать, то есть как растоптать остатки мнимого благополучия и окончательно разбить сердце объективно хорошего человека. (Когда я была маленькая, я думала, что разводятся только негодяи. А потом я выросла, и оказалось, что развод никакого отношения к степени святости не имеет.)
Делясь офисными сплетнями, Марго рассказала, что я, оказывается, считаюсь «очень горячей штучкой». Но это так, за кадром. Статус самой востребованной женщины в офисе, полном накачанных мужчин, без сомнения, тешил самолюбие, но не более. Ведь за его пределами мой без-пяти-минут-бывший муж спивается, с ним я жить не могу, а больше жить негде. А когда я, наконец, куда-нибудь съеду, денег едва будет хватать на оплату съемной комнаты, половины ипотеки непродающейся квартиры и кредита по машине…
Да и что лукавить, мужиков вокруг было достаточно, это факт, но, несмотря на их достоинства, ни один из них не был в состоянии мне помочь.
Иногда бывают ситуации, когда только ты и можешь себе помочь.
Последнее, что меня сейчас волновало, – это перспектива остаться одной. Вот уже восемь месяцев тянулось наше расставание, и эта дикая подмена понятий (мы завтракали вместе, часто ужинали вместе, как ни в чем не бывало ходили в гости) меня убивала. Словно мою душу непрерывно колесуют. Безжалостно, мучительно, медленно. Я металась между угрызениями совести, страхом ответственности, мучительной неопределенностью и нестерпимым желанием, чтобы все поскорее закончилось. Каждое утро я открывала глаза и не понимала, как дальше жить. Каждый день я приходила на работу и разворачивала бурную деятельность, дабы придать моему существованию хоть немного смысла. Каждый вечер я переступала порог нашей квартиры, не зная, в каком состоянии я найду пьющего от горя супруга, внутренне сжимаясь от необходимости провести еще один вечер дома.
В такой ситуации есть два варианта развития событий. Можно занять позицию жертвы и жалеть себя до потери пульса. Такая позиция очень щекочет самолюбие, она крайне удобна, поскольку тебе ничего не надо делать. А что ты можешь сделать, ты же бедная-несчастная?! Второй вариант – жертвой не быть. То есть взять ответственность за все, что с тобой происходит. Да, это я озвучила, что нам надо развестись. Да, это я изо дня в день напоминаю, что мы разводимся. Это непросто свыкнуться с такой причинно-следственной цепочкой – отныне все, что со мной происходит, происходит потому, что мы разводимся по моей инициативе. Я даже знала, что могу обратить вспять цепную реакцию падающих костей домино. Достаточно лишь сказать – давай начнем все сначала, я не хочу тебя терять, мы совершаем ошибку, и т. д. и т. п. И эта сила, это полномочие изменить ход событий меня пугали неимоверно. Должно быть, так чувствовал себя Фродо с кольцом всевластия в кармане.
Но идти путем жертвы я больше не могла.
Мы лежали на траве у догорающего костра и смотрели на звезды.
– Ты не представляешь, какой кошмар творится у меня в голове, – сказала я устало.
– Только ты в состоянии положить ему конец, – сказал мой сосед.
Мне хотелось ему возразить, но не было сил. Мне хотелось сказать, что я не могу, я устала, у меня ничего не получается, мир мой рушится и мне некуда идти. Мне хотелось пожаловаться, но жалуются только жертвы. Протест застыл в горле, так и не получив словесной формы. Я ничего не сказала. А молчание – знак согласия. Только я в состоянии положить конец всему, что делало меня глубоко несчастной.
