Взялся – ходи.
Быковец на мгновение задержал коня над доской и поставил на новое место.
Отсюда конь достает до последних полей, которые остались у белых.
Ход коня как образ нуль-перехода.
Теперь, если белые пойдут ладьей, черные возьмут ее конем. Задаром. А другой ладьей белым ходить некуда. И королем. Пойдут ферзем – потеряют ферзя за фигуру. И любую фигуру отдадут за пешку. И главное – даже после жертвы ничего в позиции не изменится. Следующим ходом белым опять придется что-то отдать.
Ситуация, словом, точь-в-точь как позиция земной стороны в первом межзвездном контакте.
Цугцванг.
Быковец посмотрел через стол на Пичугина. Командир танкера глядел на деревянную доску. Руки опирались локтями о стол, массивный подбородок покоился на кистях. Пальцы сплетались и расплетались. Он искал дорогу – не к победе, к освобождению. Значит, еще не понял. Еще на что-то надеялся.
Быковец посмотрел за спину Пичугина, в зеркало, обрамленное полированным дубом. В зеркале отражался затылок Пичугина, весь седой. По затылку не чувствовалось, что его хозяин сейчас сдаст партию.
Еще в зеркале Быковец увидел свое лицо. Сильное, волевое, спокойное. Глаза стальные, пуленепробиваемые.
Чрезвычайно решительное лицо… На обшитой буком стене над своей головой Быковец увидал часы-календарь. «Пора», – сказал он себе. В десятый, наверное, раз. Нельзя больше тянуть. Кончится эта стоянка – и нуль-переход, и Земля.
Взялся – ходи. В конце концов, не затем ты пробивался на этот танкер, чтобы побеждать за столом.
– Проиграл, – сказал Пичугин, останавливая часы. – Раздавил ты меня, Сеня. В последнее время ты очень сильно прибавил.
– У вас учусь, Петр Алексеевич.
– Да? Впрочем, не буду спорить… Еще одну?
Быковец отрицательно покачал головой, перевернул доску и стал собирать фигуры.
– Пойду на смотровую площадку. Слегка разомнусь.
– Ах да, ты же у нас еще и каратист. Соскучился? Форму надо беречь, это так.
– Форма-то что, – возразил Быковец. – Просто мозги устали.
– Понимаю, – сказал Пичугин. – Но потом приходи, а? Трудно мне здесь одному. Дел, правда, куча, но часок как-нибудь выкроим.
Быковец молча кивнул, встал и вышел из кают-компании. Закрыл за собой дверь.
Перед ним лежал коридор, сейчас совершенно пустой. Естественно – стоянка подходит к концу, гипертанкер «Люцифер» готовится к финишному броску в Солнечную систему. Все оборудование уже проверено, уточняются программы, вносятся последние коррективы.
Время самое подходящее.
Быковец медленно шел по коридору, обшитому деревянными панелями. Да, древесины теперь много: леса сводят – земля нужна для посева… Сжав кулаки, он шагал мимо закрытых дверей; все внутри напряжено, но уверенности в успехе не было. «Фанатизма нет в тебе, Сеня, – подумал он. – Нет истинной веры. Что без нее человек?»
Он поравнялся с дверью очередной каюты. На застекленной табличке значилось: «Быковец Семен Павлович, младший штурман».
Быковец ускорил шаг. Вот и конец коридора. Слева воздушный шлюз; прямо, за переборкой, начинается обзорная палуба, а там – грузовой трюм, наполненный семенами с Линора.
Дверь последней каюты напротив шлюза открылась. Из каюты показался старший штурман Петров. Коллегу на «Люцифере» встретить нетрудно: навигаторов на танкерах много. Ведь самое важное – доставить груз точно по адресу.
– Ко мне, Сенечка? Крайне сожалею, но ухожу. Вы извините – работа, ничего не поделаешь.
– Да нет, Аркадий Львович. Просто захотелось погулять по смотровой палубе.
Старший штурман Петров смерил Быковца подозрительным – или так только показалось? – взглядом.
– Замерзнете, Сенечка. Скафандр хотя бы накиньте. Не топят ведь, как обычно.
– Вы так думаете?
– Я, как говаривал сэр Исаак, гипотез не строю. Смотрите. – Петров приоткрыл дверь на обзорную палубу. Оттуда потянуло морозцем. – Ключи-то у вас есть?
– Нет, – солгал Быковец. – Я же младший, Аркадий Львович. Откуда у меня ключи?
– Тогда возьмите мои. Я на работу, ключи мне там ни к чему.
Старший штурман Петров достал из кармана объемистую звенящую связку.
– Вот этот вроде от тамбура.
Быковец взял ключи. Шлюз был рядом, напротив каюты. Замок щелкнул. Старший штурман Петров не уходил, стоял близко, дыша Быковцу в ухо.
Свет внутри загорелся сам, чуть тронулась дверь. На стене висели скафандры, как пальто в раздевалке. У другой стены возвышались баллоны с воздухом. В стеллаже у третьей стены аккуратно стояли универсальные излучатели. В два ряда: длинноствольные в глубине, прикладами кверху, а портативные, в футлярах, – в ячейках у самого пола. Не возьмешь не нагнувшись.
– Берите любой, Сенечка. Они здесь все одинаковые, – сказал старший штурман Петров. – Но умоляю, поторопитесь. Мне совершенно не хочется ссориться с Борисом Григорьевичем. Вы же его знаете, Веденского: спросит за самое мелкое опоздание.
– А вы не давайтесь, – посоветовал Быковец. – Напишите рапорт Пичугину.
– От Пичугина я лично стараюсь держаться подальше, – поморщился Петров. – Между нами: какой из него командир танкера? Ни опыта, ни квалификации. О манерах не говорю. А Борис Григорьевич действительно строг, но зато справедлив. И блестящий, весьма образованный, знающий специалист. И прекрасный человек с очень тонкой душевной организацией. Я не хотел бы говорить о Пичугине плохо, но хорошо, к сожалению, не могу. По-моему, он попал сюда по ошибке. Его ведь списали из разведки, вы разве не слышали?
– Знаю, – сказал Быковец. – А чья сейчас вахта?
– Кажется, Альберта Иосифовича. Но прошу вас, Сенечка, берите скорее одежду. Нельзя же оставлять тамбур открытым, просто не полагается.
Быковец пересек тамбур и снял с вешалки скафандр. Посмотрел на баллоны с воздухом. Между ними был люк, выход из корабля.
– Воздух вам ни к чему, Сенечка, – заметил старший штурман Петров и вдруг засмеялся. – Вы стали как линорец, ей – богу. Такой же медлительный. Мне ведь давно пора быть в рубке, на вахте. Зачем мне ссориться с Борисом Григорьевичем?
Быковец шел назад мимо стеллажа с лучеметами, неся перед собою почти невесомый скафандр, и смотрел на старшего штурмана. Тот нетерпеливо переминался в дверях.
Быковец уронил скафандр на стеллаж. Нагнулся. Сквозь тонкую ткань нащупал футляр с пистолетом. Когда поднял отяжелевший скафандр, на стеллаже осталась пустая ячейка. Он посмотрел на Петрова. Тот не заметил опустевшей ячейки.
Быковец вышел в коридор.
– Помочь? – спросил старший штурман Петров.
– Спасибо, Аркадий Львович, – вежливо сказал Быковец. – Вы же торопитесь. Я его на плечи накину, если замерзну.
– Хорошо, Сенечка. Вахта, вы уж меня извините. Зачем мне лишние разговоры?
Петров спрятал ключи в карман и пошел по коридору в нос корабля. Быковец проводил его взглядом и отворил дверь на смотровую палубу.
