После приступа, долгой осады и падения Трои,
Преданной пламени и обращенной в персть1,
Тот самый, кто сплел тенета2 темной измены,
Был осужден и оправдан, ославлен и обелен.
Это он прозывался в эпосах принцем Энеем:
Племя его и поныне попирает Запад пятой,
Овладев в оны дни окаемными островами.
Где раскинуться Риму – Ромул резвою рысью,
Громоздит на холмах гордый каменный град:
В честь него наречен – носит надменное имя.
Таций в Тосканию – ставить тесовые терема,
Лангобард лощины Ломбардии одевает в леса,
Флот свой за море франков ведет Феликс Брут,
И блистая встает перед ним бугристый Британии
Брег:
Кровь рекой, вино веселья
Здесь текут из века в век,
Стороною от спасенья,
Ибо в ад впадает грех.
Бодро, бесстрашно барон наш Британией правил,
И взошли от его борозды мощные братья-бойцы.
Даровиты, двужильны, да только дерзали без меры -
Через них мы немало испытали невзгод и напастей,
Зато же и дивных чудес, на зависть землям чужим.
Хоть и крепкими кладисты наши края королями,
Благородством особым от них отличался Артур.
От великих времен тех веками ходили в народе
О приключениях, подвигах и о походах преданья,
И откровенье одно об отчаянном рыцарском испытаньи.
Сядьте кругом и слушайте дивное наше сказанье,
Про турнир, о коем темные толки докатились теперь
И до нас -
Соразмерную старую повесть,
Строгим слогом, звучавшим не раз,
И затверженным мною на совесть,
Без потаек и без прикрас.
Рождество и Крещенье гуляет король в Камелоте;
Дом Артуров открыт для дворян и для дам,
Круглый стол в тронном зале, с ковшами – князья,
Там веселие вволю, в чаши пенное льется вино.
Где раскинулся луг, бьются рыцари на ристаньях,
Хрип коней, хруст щитов, леди в ладони – хлоп!
Ввечеру всей гурьбой ворочаются в замок:
От заката и заполночь в замке песни звенят,
Раздаются радостные Рождественские гимны.
Пятнадцатый день, почитай, празднуют святки:
Днем в доспехах дерутся, ночи с дамами в танцах,
Залы замка да галереи знай гудят да грохочут,
Сияют пылом каминов, порывом паникадил.
Хорошее, храбрее князей еще под Христом не ходило,
Дамы и добродевы дивной красы, наподбор,
И пылкий король, кипучая кровь с молоком,
Ибо в нежных еще, в невинных летах народ,
Ей же ей!
Не бывало в Божьем свете,
Светлым счастием пьяней
Посреди пиров, чем эти,
В поле битвенном вольней.
А гость новый к ним в гости3 идет, Новый год,
На возвышье вдвое и яств подают, и вина -
Вот король показался, колонной за ним князья,
Все примолкло, пресеклося и пенье в часовне;
Из кута, там где клир, клубами катятся клики -
Под сводами гулко гремят голоса: «Новый год!»
«С Новым годом!» гостей государь поздравляет:
Отзываются хором в хоромах «Во имя Христа!»
Разбредаются рыцари в разные стороны и раздают
Дамам прекрасным подарки, и пытаются, прыская,
Дамы узнать-угадать, в которую же руку укромно
Рыцарем спрятан сюрприз, спорят, смеются.
Проигравшие платят с пылающими щеками,
И на обмене теряя, отдают они лаж4 охотно.
Вот, свежей водою умыты, важною вереницей
Ступают к скамьям, за дубовы садятся столы,
Всяк по заслугам своим, знатности али званью.
От Гвиневры-красавицы по гриднице – грев5,
Сидит, что свеча горит, в кресельце синего бархату;
То тулузская ткань над нею, по ткани тисненный узор,
Сень6 снизана самоцветами, что ни сторговать,
Ни сметить.
Нет милее ее, хорошей,
Ни во сне, ни на белом свете,
А сияющих смурых7 очей,
Вам и в сказке другой не встретить.
Угощают гостей, но Артур не отломит и хлебца -
Жил он жаркою, жадною и ненасытною жизнью,
Непоседлив и неукладист, ну ребенок-неугомон!
Кипела в нем княжая кровь, и кругом шла голова -
Вьюн! Все высматривал новых себе впечатлений.
А у всякого принца свои и прихоти, и причуды:
В праздник порою простынет обед без притрога,
А упрямец ни-ни: пусть попотчуют сказкой сперва, али песню споют
Да о бранных походах, о битвах за Божию веру,
О великих героях, волшебстве, ворожбе и волхвах,
Аль проезжий какой паладин пожалует в пированье,
Пожелавши померяться силой на поединке с любым,
И удар на удар сшибутся они, пытая удачею участь.
Так, по преданию, время они проводили, и вот потому
За столом -
Стоит Артур, не сядет,
С ликующим лицом,
И чуда ждет, да грядет
В веселии своем.
Близ супруги за высоким столом он стоит,
С нею и прочими ведет за прохлад8 беседу.
Перед ним узорчатый плат дарами покрыт,
Справа от госпожи Гвиневеры сэр Гавэйн,
Слева – сэр Агравэйн, Артуров аколит9,
Сородичи короля, сестрины сыновья,
Птенцы его гнезда, преданная подмога.
А там, гляди, на другом конце гостьбы,10
Бискуп11 Бодевин благословляет брашна12,
Айвен, Урьенов сын, убрался в уголок,
И уже уплетает уху втихомолку!
На помосте пирующих полным-полно,
И за столами по сторонам едоков сила!
Первая постава: взголосило полчище труб,
Бьют бубны, бухают тимпаны, бубнят гобои,
Воем варварской музыки витязей тешат,
Вносят славные стяги на середину:
При виде их выпрыгивают от восторга
И гордости у гостей аж сердца из груди.
А у короля каких только кушаний
Ни подают на пиру: просто прорва!
На скатертях места свободного не сыскать,
От сутолоки серебра стук да гром, словно
Рати рубятся в дым.
А рыцари ладные – и с собой в ладу,
Засмеют, не попадайся на зубы им,
Двоим тащи яко дюжине еду,
А вина да браги не бегом, а кубарем.
А про яства и яться13 не стану: поберегу язык,
Что там блюд пруд пруди, подавали без перебоя.
Чу! Что за чудный слышится шум у врат во чертог?
Али повод Артуру присесть, да попить, да поесть?
Эй, на страже, а ну-ка? Незапное наваждение: едва
Стихают струны, а над супами еще струится пар,
Вламывается в гридню14 верзила, верхом на коне -
Такого громадного, такого гнетучего господина
Вряд ли рожала Земля! Проход заградил, ни зги
Не видать: ага! Ого-го! Огромен, осанист он,
Тумбами ноги, тулово будто тесано топором,
Великан не великан, а с полвеликана, верно, будет…
И не чучело, человек человеком, только чудной -
Он просторен, широк в плечах, в пояснице тонок,
Он статен и пышет силой, он соразмерно сложен,
И высится странно и страшно, словно падуб он,
Али клен.
Ай да рыцарь! Кто растерян,
Кто, обратно, изумлён:
Ибо весь он ярко-зелен -
Точно зелием зелён!
И на нем сверху донизу зеленый наряд:
Знатный запахнут зипун зеленого цвета,
Простенькая приволока15 кинута на плеча,
Вся оторочена огнисто-меховою опушкой,
Купавый капюшон подхвачен под кадыком,
От гибкой спины до голешек зеленые гачи16,
Вместо шпор золотистые шелковые шнуры,
Не чедыги17 на нем, а что кожа чулки-черевики,
Покоятся ступни в стременах серебра со сканью18.
Истинный крест, он искусно изодет в изумруд!
Зеленый пояс подхвачен золотою пряжкой,
На чепраке искрятся, играют чистые изумруды,
Зеленым отливают и залихватские луки седла,
И зеленым там и сям сияют на свитке камни…
Ярким… но яться не стану, устанет язык,
