– Нет! Нет!
Отчаянные крики разносились по воздуху, где-то в скалах рождалось эхо, но ни в чьем сердце мольбы и стоны не находили отклика. Гулко стучали у подножия каменной пирамиды барабаны, а на вершине сходила с ума от страха привязанная к столбу девушка. Ее обнаженное тело было расписано ритуальными узорами, на груди кожа была расцарапана, и кровь тонкими струйками стекала вниз.
– Нет, только не это…
Били барабаны. Кричала девушка.
Рядом извивался в танце шаман – расписанное с ног до головы жилистое тело, выкрашенное темной краской, уродливая маска скрывает лицо. В руке его сверкал ритуальный нож. Сделав круг возле привязанной жертвы, он подскочил к девушке и оставил на ее коже новую царапину.
Несчастная закричала громче. А шаман, выкрикнув несколько заклинаний, стал наносить ей удар за ударом, калеча и истязая молодое тело.
– Вот. Дописала. На этом месте я проснулась.
Перо выпало из дрожащих, ослабевших пальцев. Леди Фейнирель перевела дух.
Видящая осторожно взяла исписанный пергамент, пробежала его глазами.
– И это все? – На ее губах мелькнула улыбка. – Неужели из-за этого стоило…
– Стоило! – воскликнула Фейнирель. – Меня, между прочим, там убивали! Приносили в жертву!
Сестре Наместника не первый раз снились кошмары. Целительница заставляла молодую женщину записывать их, доказывая, что это – игра ее воображения, над которым она имеет полную власть.
– Это всего лишь выдумки, – произнесла волшебница. – Фантазии и больше ничего. Вы, миледи, вправе изменить то, что начертано здесь, одним росчерком пера. Все в ваших руках.
Минуту или две Фейнирель внимательно смотрела на исписанный пергамент. Потом губы ее дрогнули в улыбке.
– Одним росчерком пера, – промолвила она, протягивая руку к чернильнице.
Шаман уже занес руку, чтобы нанести последний, смертельный удар, но почувствовал, как крепкие пальцы сдавили ему запястье. Обернувшись, он с удивлением воззрился на невесть откуда взявшегося белокурого красавца в сверкающих доспехах, который остановил его руку.
– Не смей ее трогать! – произнес воин. – Она моя!
Одним ударом, выхватив из ножен меч, он снес шаману голову. Вторым ударом были перерублены веревки, стягивающие тело девушки. Обессилевшая, она упала на руки своему спасителю и, не веря себе, взглянула в его сияющие глаза.
– Ты ждала меня? – промолвил он. – И я пришел.
– Мой рыцарь, – прошептала она, и их уста слились в поцелуе.
Стоявшая за креслом Видящая через плечо молодой женщины видела каждую строчку и лишь покачала головой, подавив тихий вздох. Этот рыцарь… Опять Серебряный Рыцарь! Это становится навязчивой идеей леди Наместницы. Похоже, лорд Тиамар был прав, и его супруга может заболеть…
Фейнирель подняла голову от подушки и огляделась по сторонам, прислушиваясь к шорохам. Наконец-то наступила ночь! Не то чтобы сестра Наместника боялась света дня, просто ночь была ей нужна для осуществления задуманного, и нетерпение пожирало молодую женщину изнутри.
На кушетке в дальнем углу, свернувшись клубочком, тихо сопела придворная дама. Еще три девушки разместились в передней комнате, а на пороге прикорнула служанка-альфара – подать воды, приоткрыть окно, проследить… Не доверяют! И, самое печальное, это не идея ее брата. Придворных и прислугу приставил к жене лорд Тиамар. Он же пустил слух, что у сестры Наместника обнаружились симптомы болезни. Получить такое известие накануне Праздника Солнцеворота – всегда большой удар. Жители поместья-столицы, рассчитывавшие повеселиться на празднике, теперь вынуждены гадать: пойдет все, как обычно, или Солнцеворот отметят скромно, чуть ли не в семейном кругу? У лорда-Наместника не было жены, сестра была его единственной семьей и носила титул Наместницы. Какое уж тут веселье, когда в семье траур!
Фейнирель прекрасно знала, что она не больна. Ее супруг распространял такие слухи нарочно, преследуя какие-то свои цели. Молодая женщина догадывалась, что он задумал, и не желала принимать в этом участие. Если она смирится с существующим положением вещей, все поверят, что леди Наместница заболела. Значит, надо действовать.
Тихо выскользнув из-под покрывала, она встала с постели и привычным жестом потянулась к накидке на скамье. Набросив ее на плечи, приоткрыла окно. Прохладный ночной воздух, напоенный ароматами цветов и стрекотом сверчков, ворвался в комнату, заколыхал полог постели. На кушетке заворочалась придворная дама.
Фейнирель замерла, боясь вздохнуть и готовая мигом нырнуть обратно, притворяясь спящей, но все обошлось. Тогда она босиком, как была, забралась на окно. Страх высоты комком подкатил к горлу, молодая женщина зажала себе рот ладонью, чтобы не закричать от ужаса. Ее уже не раз выгонял сюда, на каменный карниз, безотчетный страх. Но тогда она действовала словно под гипнозом и, очнувшись, сама не понимала, как это произошло. Сейчас беглянка впервые была в здравом уме и твердой памяти. «Они считают меня сумасшедшей! Но я докажу…»
Камень холодил ступни, пальцы ног мигом замерзли, налетевший ветер выдул из-под накидки жалкие крохи тепла. Но не возвращаться же назад за платьем и туфельками. Это, в конце концов, страшно! Она и так умирает от ужаса, стоя на карнизе, прижавшись спиной к камню стены и медленно передвигаясь прочь от окон спальни.
Стараясь не смотреть вниз и сосредоточив взгляд на тускло поблескивающих крышах соседнего замка, молодая женщина добралась до угла. По пути ей пришлось миновать еще два окна, выходящие в ее же покои. Но они были заперты изнутри, нечего и думать их открыть, не разбивать же стекла.
Углы здания были украшены каменной резьбой, изображающей виноградные лозы. Когда Фейнирель была маленькой девочкой, она жалела погибшее растение, пока ей не объяснили, что лоза выточена из камня – настолько все было сделано красиво и четко, до малейшей жилочки на листьях и наливающихся соком ягодах.
Было страшно поставить ногу на эту резную красоту – а ну как лоза все-таки не каменная и порвется под ее весом? Падать с большой высоты намного страшнее, чем стоять на карнизе. Но отступать назад было поздно.
Об острые края листьев молодая женщина порезала руки и ноги, порвала накидку и один раз так крепко запуталась волосами, что испугалась, будто сейчас сорвется и повиснет на них. Но все обошлось. Даже удалось спрыгнуть с того места, где лоза внезапно кончилась. Хромая от боли в ушибленной ноге, беглянка посмотрела наверх, на стену и окна: «Я сделала это!»
Хотелось кричать от восторга и плясать, хлопая в ладоши. Но радоваться рано. Жалко, конечно, брата, но у нее просто нет другого выхода. Те, кого одолела болезнь, не совершают подобных поступков – на это нужна решимость и желание что-то сделать, чего нет у больных.
