19 августа 2006 г., 06.30
Маргарита не знала, с чего начать.
Почти двадцать летних сезонов подряд она каждый божий день готовила для переполненного ресторана, но сейчас, кристально ясным утром, когда ей предстояло выполнить простую на первый взгляд задачу – приготовить ужин на двоих к половине восьмого вечера, она сидела на собственной кухне и не знала, с чего начать. Мысли вертелись, как педали у велосипеда без тормозов. Кэндес приезжает, после стольких-то лет!.. Нет, не Кэндес, тут же поправила она себя. Кэндес умерла. Приедет Рената. Малышка.
Дрожащими руками Маргарита поднесла к губам кружку с кофе. Напольные часы отбили время, как делали каждые пятнадцать минут все долгие годы безупречной службы, но в этот раз звук ее испугал. Она представила маленькую обезьянку, которая бьет в тарелки и верещит: «Маргарита! Очнись!»
Маргарита усмехнулась. «Я ведь старая зануда; начну, пожалуй, со списка».
Телефон зазвонил прошлой ночью в одиннадцать часов. Маргарита в постели читала Хемингуэя. Когда-то она с ума сходила по еде – старинным, не гибридным, сортам помидоров, бараньим голяшкам, фермерским сырам, рыбе, еще бьющейся на прилавке, яйцам, шоколаду, черным трюфелям, фуа-гра и редким белым нектаринам; теперь единственной радостью стало чтение. Обитатели Нантакета задавались вопросом – о да, Маргарита знала, что им интересно! – чем она занимается, уединившись в своем доме на Куинс-стрит, подальше от любопытных глаз. Всем понемногу: стиркой, садом, статьями для газеты в Калгари, которые требовалось отправлять раз в две недели и не позднее пятницы… А в основном чтением. Маргарита читала по три книги одновременно. Как пресловутый шеф-повар, который готовит несколько блюд сразу. По утрам она погружалась в современную литературу, хотя была очень разборчивой в выборе авторов. Ей нравились Филип Рот[1] и Пенелопа Лайвли[2], но, как правило, она не признавала никого моложе пятидесяти. Что они могут поведать об этом мире, чего бы не знала сама Маргарита? В послеобеденные часы она расширяла кругозор биографиями или книгами по европейской истории, конечно, не слишком заумными. Вечера посвящались классике, и когда прошлой ночью зазвонил телефон, Маргарита читала Хемингуэя. Отличный выбор для чтения перед сном, все предложения такие четкие и понятные, хотя Маргарита останавливалась через каждые несколько страниц и спрашивала себя: «И это все? Может, он имел в виду еще что-нибудь?» Причина ее неуверенности крылась в том, что вместо приличного университета она окончила Кулинарный институт, а прожитые с Портером годы только усугубляли ситуацию. «Образование помогает стать хорошей компанией для самого себя», – любил повторять Портер своим студентам и Маргарите, когда пытался убедить ее почитать что-нибудь, кроме гастрономической энциклопедии. Да уж, сейчас он бы ею гордился.
Вчерашний звонок напугал Маргариту до полусмерти, совсем как бой часов несколько секунд назад. Она вздрогнула, книга соскользнула на пол и лежала там с неестественно загнутыми вниз страницами, как человек со сломанной конечностью. Надоедливое механическое дребезжание телефона не прекращалось, пока Маргарита нащупывала на тумбочке часы. Одиннадцать. Ей хватило пальцев на одной руке, чтобы пересчитать все звонки за последние двенадцать месяцев: пара звонков от помощника редактора газеты в Калгари, весной, как обычно, звонили из Кулинарного института с просьбой о пожертвовании, а третьего ноября позвонил Портер – он всегда поздравлял Маргариту с днем рождения. Никому бы и голову не пришло беспокоить ее в одиннадцать часов ночи. Даже подвыпивший Портер – если бы расстался со своей красоткой аспиранткой, на которой женился под старость лет! – не осмелился бы позвонить в этот час. Значит, ошиблись номером. Маргарита решила не отвечать. У нее не было автоответчика, чтобы избавить телефон от страданий, вот он и звонил не переставая, жалобно и настойчиво, как плачущий младенец.
Маргарита не выдержала и подняла трубку, предварительно откашлявшись. Так случилось, что она неделю ни с кем не разговаривала.
– Алло?
– Тетя Дейзи?
Голос звучал легко и весело, из трубки фоном доносились джазовая музыка, знакомый стук тарелок и бокалов – шум ресторана? Маргарита растерялась. Еще это прозвище. Дейзи[3]. Только три человека им пользовались.
– Да.
– Это Рената! – Выжидательное молчание, потом последовало уточнение: – Рената Нокс.
Маргарита бросила взгляд через всю комнату на письменный стол. На компьютере красовался стикер с адресом электронной почты Ренаты Нокс. Каждый день, пока Маргарита час виновато бродила по Интернету, она видела этот адрес, но так и не послала ни одного сообщения. Что она могла написать? Просто поздороваться было бы бессмысленно, а добавить что-нибудь еще – опасно. Маргарита перевела взгляд на комод. Там стояли две дорогие сердцу фотографии в рамочках. Раз в неделю она аккуратно вытирала с них пыль, хотя давно уже не разглядывала. Много лет назад Маргарита досконально изучила снимки, и они навсегда врезались в ее память. Она помнила их во всех деталях, как улицы Шестого округа Парижа, как хитрости приготовления суфле. Одна фотография запечатлела Маргариту и Кэндес в «Зонтиках», где отмечали крестины Ренаты. На снимке малышку держала Маргарита. Она прекрасно помнила тот миг. Потребовалась большая бутылка шампанского «Вдова Клико» и несколько бокалов тридцатилетнего портвейна, чтобы Дэн согласился выпустить из рук дочь и отдать ее Кэндес. Маргарита сидела с подругой на банкетке, а вокруг шумело веселье. Маргарита ничего не понимала ни в младенцах, ни в грудном вскармливании. Она ежедневно кормила десятки людей, но кормящая Кэндес стала самым завораживающим зрелищем из всего, что ей доводилось видеть. Закончив, Кэндес положила малышку себе на плечо, подождала, пока та не срыгнет, а потом небрежно, словно буханку хлеба, передала Маргарите со словами: «Познакомься со своей крестной».
«Надо же, крестная!» – подумала Маргарита. В последний раз она была в церкви в день свадьбы Кэндес и Дэна, а до этого заходила в собор Парижской Богоматери в год, когда познакомилась с Портером, так что ее представления о крестных были почерпнуты в основном из волшебных сказок. Маргарита смотрела на розовый ротик, который все еще сосал невидимую грудь, и думала: «Я угощу тебя твоей первой устрицей. Я налью тебе твой первый бокал шампанского».
