Город стоит на двух реках, большой и малой. Низко висит серое небо, то снег, то дождь с утра и до ранней тьмы. Между деревянных, храбро глядящих косыми окошками домиков, между опрятных, песочного цвета многоэтажек тут и там воткнуты кирпичные здания цвета подсохшей ссадины. Дома эти врезаны в улицы косо, под углами, неровность которых заставляет тебя оглянуться, а потом ещё раз.
Как капли крови на снегу, указывающие след к подбитому зверю, дома ведут ближе и ближе в центр. Там, обмотанная стальными канатами электрораспределительной станции, дремлет старая фабрика. Обветшалость её обманчива: морщины-трещины фасада, потускневшие белые барельефы, слепые грязные окна – все это только до понедельника. Фабрика бодра как никогда, и с началом недели внутри неё расцветает сад дивный, сад опасный. Каждый цветок на шали, что вытекает разноцветной поляной из-под наливочного станка, ждёт, чтобы сила его распустилась в сердце новой хозяйки.
Отрада
автор Елена Помазан
Муж исчезал постепенно. Вдруг из сорок второго размера обуви переобулся в тридцать девятый. Обручальное кольцо болталось как хулахуп на худом пальце. Сказал, что отнесет его к ювелиру, чтобы уменьшили, но потерял по дороге. Обратно пришел злой, промокший.
– Завтра у меня тренировка…
Легли спать. Она было по привычке закинула свою ногу на его бедро, но внезапно поняла, что её мужчины рядом нет. Вернее, того самого мужчины. Фигурой Иван всегда походил на икеевский шкаф – широк, надежен, модель в народе популярная. Любой костюм на нем сидел как влитой. Запах от тела Ивана шел немного собачий и дождливый. Мужик, короче. Настоящий. Был, да сплыл.
Лежит тут рядом – подросток, кости просвечивают через одеяло. Мальчик! Лет пятнадцать, может быть. Только голос остался его – Ивана.
– С тобой что-то происходит. Может быть, на гормоны сдать, к врачу?
– Ничего я не хочу. Давай спать, Люба.
Она давно собиралась с ним поговорить про это. Что деньги, не так важно, и ей все равно кто и сколько получает. Главное – их отношения, любовь. Выходило жутко банально. В сериалах на первом герои интересней про чувства разговаривают.
Ей было сорок четыре, когда она встретила его – тренера по плаванию второй категории WorldClass. Она решила брать индивидуальные тренировки. Он ставил ей технику, а ее жгло. Горело все тело и чесалось – то ли от хлорки, то ли от неприличных мыслей. Он все понял и через месяц уже жил у нее на Вернадского – трешка, два санузла, закрытая территория.
Пожениться Иван предложил. Она понимала, что через шесть лет ей пятьдесят, а ему всего чуть больше тридцати, но было все равно.
Иван устроился работать рядом, в свой же клуб, но категорию поднял: урок в сорок минут стоил у него три пятьсот. Говорят, что дети его обожают. И тетки.
Хорошо жили. Подруги завидовали. Головные боли прошли, но как-то Люба полистала вотсап мужа. Долбанула айфон о раковину в ванной так, что все банки с кремами посыпались с верхних полок вниз. Заказала ему тут же новый, с доставкой на дом.
В придачу к айфону шел почему-то платок павловопосадский «Отрада», коробка конфет Raffaello, приглашение на тайский массаж…. Ерунда какая!
Люба тогда в ванной все решила про себя: еще одна тетка и… минус десять сантиметров роста.
Конфеты на нервной почве все тут же съела, а в платке, как старуха, просидела у окна всю ночь, вглядываясь в спящий город.
Подействовало.
Через полгода Иван даже не мог умыться без подставочки под ноги, он банально не дотягивался до крана. Люба купила мужу ворох детской одежды в H&M, обувь брала на «Авито». Теперь ей жаль было тратить деньги на это исчезающее существо.
Она брезгливо смотрела, как Иван выходит голый из ванной комнаты – не мужчина и не ребенок, а гном, – становится перед зеркалом, оглядывает себя с удовольствием и говорит:
– Не ревнуешь меня, Люб?
Бедный, он не видел и не знал, что с ним происходило. Рост метр двадцать максимум, сплющенный, сжатый, какой-то уродец.
Люба листала ленту инстаграма. Она теперь спала со своим телефоном.
Иван поселился в гостиной. Задремав, Люба проснулась от детского плача. Младенец кричал натужно и требовательно. Люба пошла в темноте на крик ребенка, колотилось сердце где-то в горле, а не в груди.
В гостиной на полу лежал красный, заикающийся от долгого крика мальчик. На вид ему было месяцев пять….
