Прежде всего, хочу отметить, что вы поступили абсолютно верно, выбрав эту книгу. Я желаю вам самых ярких эмоций и хочу заверить: за ближайшие пару сотен страниц вы испытаете самые разнообразные чувства – от веселья до печального удивления.
К окончанию книги, когда ваша грусть станет нестерпимой, а надежда на благополучный исход событий безнадежной, вы, вероятно, сделаете попытку завершить чтение, возмущенно отбросив книжку со словами: «Это безумие! Дело дрянь!»
Допускаю, что могла бы и вовсе разбить ваши сердца, если бы не умела сострадать. Но я не жестока и считаю милосердие добродетелью. Разделяя всё то же, что будете чувствовать вы, я обеспечила счастливое окончание историй и покой сочувствующим.
Если вы доберетесь до конца с чувством досады и недосказанности, то знайте: это абсолютно правильно! Недоговоренность куда лучше полной откровенности, какой славятся честные литераторы. Мне подобная прямота, увы, недоступна, поэтому рекомендую гнать от себя мысли о том, что вы поняли сюжет, разобрались во всех его хитростях и смогли поделить его участников на героев, героинь, злодеев и второстепенных действующих лиц. Даже автор не посмеет с уверенностью сказать подобное или внести ясность в персональную характерность, оставляя каждого героя на справедливый суд большинства.
Вероятно, во время чтения вы ничего не почувствуете. Сомневаюсь, но допускаю. На это у меня тоже есть что сказать. Так может случиться только потому, что у вас сейчас неподходящее время для того, чтобы улыбаться, грустить или надеяться на лучшее, поэтому вам следует перечитывать и перечитывать сей эпос, чтобы рано или поздно последовать моим рекомендациям.
Рекомендуя, действую осторожно. Не хочу прослыть человеком со странностями или вороной белой цвета.
Теперь предметно о содержании.
Эта книга состоит из трех сочинений. Сперва вы найдете две повести, хотя я не уверена, что их можно назвать именно так, поскольку все твердят о них, как о романах, чем, безусловно, мне льстят.
Книга погрузит вас в эпоху, которая только на первый взгляд отделена от нашего мира целой вечностью. На деле многое из того, как жили, рассуждали и чувствовали герои, актуально и сейчас.
События первых двух историй происходят в дореволюционной России. В это интереснейшее время накопленное веками национальное страдание выливается в причудливые формы, которые еще нельзя назвать авангардом, но уже точно не являются классикой.
Та пора – прекрасный период, время культурного воспитания. Просветительские мысли начинают приниматься обществом. Понятие интеллекта перестает быть образной картинкой, становится устойчивым, приобретает формы.
Как известно, новое мировоззрение приходит вслед за болезненным мраком. Пустое и бестолковое блуждание впотьмах заканчивается, заражая персонажей размышлениями. В некоторых героях изменения происходят особенно ярко и болезненно. Часто они ведут себя по-снобски, сохраняя при этом манерную дурноту. Они смело высказываются и хитрят, напоминая детей, только что научившихся не картавить и теперь говорящих исключительно слова, где встречаются рычащие.
Большинство персонажей комичны, поскольку лишь забава и смех обращают внимание предвзятого читателя на национальный темперамент.
Имея право и казнить, и миловать (в своей-то книге!), показываю положительные качества славянского типажа, к каким справедливо отношу душевное тепло и отзывчивость. Эти свойства навязывают славянам мировую неповторимость.
К отрицательному качеству я отнесу их буйство.
Известно и сказано не раз о добре и зле и о том, что эти категории – стороны единого. Поэтому могу предположить: не быть им сердечными людьми, если бы не их мятежная душа. Вопрос о том, как две крайности уживаются в одном и том же уме, неясен, поскольку, на мой взгляд, одно исключает другое. Очевиден славянский феномен, о чем я заявляю на первых ста пятидесяти страницах своего ремесленного упражнения.
По правде говоря, я считаю некоторых героев дерзкими выскочками. Это не мешает мне их любить, хотя и заставляет время от времени предлагать им помолчать или хотя бы промолчать. Изредка мне это удается, но чаще удача сопутствуют им, позволяя совершать проступки, за которые мне приходится стыдиться. В эти моменты я решительно выправляю их душевные болезни новыми испытаниями.
Я напоминаю себе садовода, оказавшегося посреди дикой рощицы, на чьи кривые стволы приходят пялиться все местные со словами: «Как же можно так выгнуться?»
Рассматривая уродское криволесье, я гоню от себя печаль и благодарю за то, что мои герои хотя бы обходятся без кровавых драм и откровенного сумасшествия, и принимаюсь трудиться над их душами.
Этой странной аллегорией я замахиваюсь объяснить, что на самом деле связывает писателя с его героями, в ответ на привычное: «Да что там сложного – пиши и пиши».
Как человек, незнакомый с инженерией, я чаю, что писательский труд где-то поблизости от этой науки, а в моменты особой гордости размышляю о том, что куда выше.
Также хочу коснуться темы того, что временная пропасть между нами и имперской обителью наших героев не так огромна, как может показаться, поэтому не стоит их считать непохожими на нас самих и важничать. Присмотревшись к баловню Гулявину, можно с легкостью угадать в нем портрет амбициозного и бесстыжего современника, а в чертах прославленного господина Салевича – актуальный накал тщеславия. Поэтому, вчитываясь в строчки, можно отыскать множество любопытного и объясняющего человеческий нрав.
За сотню страниц до конца вашему вниманию представлена пьеса. Этот жанр в наше подвижное время называют неактуальным, но от этого он не перестает быть живым и теплым. Мне, как автору, он близок и приятен. Я обрекаю вас его полюбить. Наша пьеса слезлива и прекрасна, особенно та её часть, когда всё устроено особенно плохо. В окончании слезы обернутся счастьем на радость женской половине внемлющих. Мужчины же по праву закатят глаза, но, будь они вольны над собой, разразились бы куда смелее.
Я желаю вам полюбить эти произведения еще и потому, что каждое из них, за исключением последнего, которое по праву считается законченным, будут иметь продолжения, и именно от вашей сердечной привязанности зависит то, какими они станут. Думая громче и желая отчетливее, вы сможете подсказать мне, как излечить душевные раны графа и унять тревоги господина Салевича, что неизбежно научит его облекать свои порывы в более изящные строки.
С любовью, Ваша София Осман.
