Для этой аннотации у меня были три мысли и одно простое желание: выбрать из них одну, самую ценную, и её изложить.
Я размышляла и примеряла их сюда по очереди, пока меня не настигла идея – что выбирать между ними не надо.
Меня посетила авторская радость – редкое и ценное явление, приходящее к автору с опытом, с уверенностью в себе, которое можно назвать коротким ликованием от мысли, что можно всё и бранить тебя, кроме как самому, некому.
Поэтому пролог будет насыщен и смел, а иначе быть и не может, учитывая нижеследующий трехсотстраничный карнавал.
Сейчас вам предстоит узнать несколько забавных вещей: например, про интимное и человеческое, про мировую литературу и про то, как вам повезло.
Начну.
Начну с известного и простого факта, что у каждой книги своя собственная тема: это и универсальная идея, и урок, и послание, и какой то особенный код, который передается от автора читателю и оставляет в его памяти метку об авторе и его труде.
Раздумывая об этом, я часто замечала собственное сопротивление. Не то чтобы я желала оспорить красивую и убедительную мысль о литературном многообразии… нет, но рискну её уточнить и, может быть, этим упростить писательский труд, который, поверьте мне, невероятно сложен.
А идея моя в том, что все писатели пишут об одном и том же: о любви.
Должно быть, кто-то на этом месте воскликнет:
– Оставьте любовь бульварным романчикам, мягкому переплету, по сотне за историю. Вот там любовь, а у нас… всё серьезно!
А кто-то спросит: в чем же новость? Этой идее лет… начиная с Шумера.
Новость в том, что в литературе на самом деле нет ничего, кроме любви. Тем других не существует… пусто, мыльный пузырь, оп-па – были, были, и нету… а любовь есть, была и будет.
Остается представить ударные волны, подкатывающие к моим берегам, и шипение:
– Ну и выскочка! Да что её слушать?!
Мне скажут много обидного, будто бы я упрекнула всех в слабости, и писать о любви – это что-то постыдное, и своим утверждением я обнажила самую суть и так, без всего, выставила на всеобщее посмешище абсолютно всех, да еще и крикнула, что раскрыла какой-то подлый обман о том, что писатели покрывают любовь любым попавшим под руку лопухом.
– Тысячи лет пишут о мире и войне, о добре и зле, о героизме и страдании, а она пришла и рушит! – Нет и нет! Литературное сообщество – культурные люди, а не какая-то либеральная свора, чтобы кивать и легковерить! Любовь – тема важная, но не единственная, и глупо это отрицать.
Вы правы, но и я права.
И дело даже не в том, что любовь – универсальная тема, к которой обращаются и чтобы всё обосновать, и за спасением сюжета, а в том, что чувство это всеобъемлюще настолько, что вмещает в себя все остальные эмоции, вбирает в себя все прочие темы.
Обратимся к физике. Это всегда полезно. Любовь – солнце, а всё множество литературных идей – стеклышки.
Проведем опыт с преломлением света и искажением луча на практике и представим абстрактного автора, решившего написать, к примеру, не о любви (!), а о важном.
– Напишу-ка я про выживание! – ликует он, – да, именно так: агрессивный мир, тотальные войны! – распаляется, вынимает из кармана мутное стекло, протирает его рукавом рубашки, подносит к глазу и рассматривает сквозь него солнце.
Потом долго мнется, что-то бормочет, может быть, сам себе кивает и ухмыляется, твердит:
– Ох и хорошо! Глянь-ка, как хорошо и складно! Выжить, непременно выжить! – На том он садится и выписывает историю персонажа, которому приходится преодолевать бесчисленные испытания, чтобы прожить еще один день… не забывая упомянуть, что единственным его побуждением к победе остается: обнять любимую мать / невесту / лабрадора Джесси, ну, или спасти человечество, опять же не за медальку, а по причине глобальной любви к людям, или спастись из-за нежного обожания к самому себе.
Всё это о любви!
С физикой понятно: вопросов нет, рассуждаем дальше.
Известно ли вам, что синонимов к слову «любовь» великое множество, и эта масса превышает количество родственных значений к таким словам, как война, мир, достоинство, честь, зло, добро и прочим, так любимым авторами.
Этот факт – прямое доказательство того, что у любви настолько абсолютная реальность, что меры ей нет.
Любовь – лавина без расписания; любовь – подарок, без цены, без повода; любовь – пункт в любой повестке любого общества. И даже если пункт этот несправедливо последний, с него всё равно начинают и на нём останавливаются, отодвигая всё остальное – пустое и ненужное – на завтра / навсегда.
Любовь – единственная писательская тема еще и потому, что чувство это – загадка, а любой автор мнит себя большим авторитетом в личных вопросах, поэтому любовную загадочность он отрицает и твердит о себе как о человеке, разгадавшем мировую тайну и поэтому лишенном всяких условностей и контрактов с собственной совестью.
Кому, как не ему, писателю, известно о любви так много, что писать о ней уже не стоит – уж лучше рассказать приключенческую историю, где много обмана и движения? И, начав, он повествует о том, как кто-то кого-то разлюбил, а разлюбленный начинает мстить вертихвосту.
– Разве новелла не о любви?
– Вздор, какая любовь? – ответит труженик пера, – мой герой – разрушитель морали, бунтарь / он противится ханжеству / он искатель красоты / он разочарованный скептик!
Пусть так, не буду злоупотреблять доверием коллег, мне и так, как оказалось, позволено слишком многое.
Представить бы, что после моих догадок культурное сообщество возмутится, узрит миллиметр истины, и решит авторам помочь, расширить и возвысить авторскую мысль, и для этого запретит писателям злоупотреблять любовной темой.
«Уважаемые коллеги! Как выяснилось, все мы угнетены любовью. Всех нас любовь повязала, всех сделала своими прислужниками.
Нам, миссионерам истины, нельзя подкладывать свой разум под что-то единое и лишаться объективности, делать литературу излишне похожей. Цель наша – беспристрастность и правда, а с любовью ничего подобного нам не светит.
В связи с этим рекомендуем вам избегать любовных тем. Вспомните о множестве интересного, существующего вне любви, описывая которое, можно выразить свои мысли качественнее и глубже.
Удачи и литературных успехов».
Ох и скандал – смешное будущее.
Если вы захотите узнать, для чего я так подробно развиваю тему литературного единообразия, то скажу: так я пытаюсь оправдаться за название.
Я как будто говорю: гляньте, какая я смелая! Все любовное рабство скрывают, я его подчеркиваю, не боюсь быть ни поруганной, ни глупой.
Ко всему я, герой, не побоялась употребить слово «любовь» в заглавии вопреки советам избегать этого любой ценой, под страхом потери особо ценной аудитории эрудированных людей, которым всё давно известно и для которых нет ничего, что бы хотелось разузнать.
